Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Я повторил Дону то же самое, что только что сказал дяде Чарли – что «Публиканы» удовлетворяют потребность человека, которой почему-то мало уделяется внимания – потребность отвлекаться. Отвлекаться – это самое главное, настаивал я, и Дон был со мной полностью согласен. Он сообщил, что бар неоднократно помогал ему в жизни, а пару лет назад, после развода, только бар его и спас, потому что отвлечься – лучшее средство от депрессии. И тут нас всех внезапно отвлек Банкир, затеяв любопытный разговор об увлечении Линкольна «Макбетом».

– Пьеса подкрепляла его веру в злой рок, – сказал Банкир.

– Линкольн верил в предзнаменования, – добавил генерал Грант.

– А кто в них не верит? – удивился дядя Чарли.

– Линкольн читал «Макбета» за несколько дней до того, как его убили, – сказал Банкир. – Вы это знали? Только представьте, как он сидит, в своем цилиндре, и читает про «убийство хуже, чем само убийство», а потом и его убивают?

– Думаешь, он читал прямо в шляпе? – спросил Дон. – Вряд ли Линкольн так и сидел в цилиндре, почитывая книги.

– Тебе цилиндр бы пошел, – сказал Банкир дяде Чарли.

При мысли о дяде Чарли в цилиндре все расхохотались.

– Боже, я скучаю по своим волосам! – воскликнул дядя Чарли в ответ, вроде как не к месту. Дон похлопал его по руке.

– Эй, Кольт! – крикнул кто-то с другого конца бара.

– Я тут вспомнил еще одного злодея из Бэтмена. Король часов!

– Отличная работа, – сказал Кольт, занося имя в список.

– Как насчет Паленого? – спросил я.

– Ответ неверный, – сказал дядя Чарли. – Никакого Паленого нет.

Точно, ответил я. Вот это точно.

Глава 31. Аладдин

В тот День благодарения я работал в две смены, и к моменту, когда добрался до дедова дома, от ужина не осталось ни крошки. В доме было темно, двоюродные сестры спали. Я пошел в «Публиканы», где собралась целая толпа. День благодарения всегда был одним из лучших и прибыльных дней в году, когда весь город собирался в баре после ужина, и даже те, кто уже уехал, возвращались, чтобы повидаться с бывшими возлюбленными и старыми друзьями.

Едва войдя, я столкнулся с Дипьетро, одноклассником из Шелтер-Рок. Мы не виделись много лет – по его словам, он работал во Всемирном торговом центре брокером казначейских облигаций. Дипьетро спросил, как мой праздник.

– Какой праздник? – ответил я.

– Что, никакой индейки?

Я покачал головой.

– Выглядишь ты так себе, дружище. Как человек, которому нужны «Шелковые трусики».

За баром стоял Кольт, и Дипьетро попросил его налить нам эти самые «трусики». Когда я спросил, о чем идет речь, Дипьетро и Кольт лишь отмахнулись: мне, мол, не стоит беспокоиться о таких пустяках.

– Салют, – сказал Кольт, выливая из шейкера в стопки бесцветную жидкость. Несмотря на прозрачность, лилась она медленно, будто сироп.

– На вкус как замороженные персики, – отпив, заметил я.

– Заморозит тебе персики на весь вечер, – хохотнул в ответ Кольт.

– Мне надо что-нибудь поесть, – сказал я ему. – Если еще не очень поздно, может, Вонючка мне сделает бургер?

Но Дипьетро настоял, чтобы мы с ним поехали к его родителям домой, прямо сейчас. У него, типа, есть для меня сюрприз. Я был не в силах сопротивляться – «Шелковые трусики» валили с ног почище успокоительного. На опасной скорости мы промчались через лес и со скрипом затормозили у особняка в тюдоровском стиле, показавшегося мне до странности знакомым. Я подумал, что ребенком мог заглядывать в его окна. Дипьетро провел меня через заднюю дверь в безупречно чистую кухню и стал грузить на тарелку остатки угощений – индейки, фаршированной грецким орехом, и тыквенного пирога. Пока я поглощал еду, Дипьетро рассказывал мне истории – совершенно незабываемые, – в частности, о том, как один парень, его знакомый, за неделю до восемнадцатилетия побил рекорд поля в гольф-клубе «Плэндом». Весь раздувшийся от гордости, он предъявил свою карточку предыдущему рекордсмену, но тот послал его куда подальше – рекорд учитывается, только если тебе уже есть восемнадцать лет. Неделю спустя, прямо в свой день рождения, парень на рассвете явился в клуб, нанял кэдди, а потом пошел и побил рекорд еще раз. Предъявив карточку, он сказал рекордсмену засунуть ее себе в зад.

– На девятой лунке он сработал просто потрясающе, – восхищался Дипьетро. – Я слыхал, что последний пат он сделал с расстояния сорока дюймов, чертов везунчик!

Я сказал Дипьетро, что отдал бы что угодно – за исключением тарелки с едой, стоящей сейчас на столе, – за такую уверенность в себе.

Сытый и счастливый, я вернулся с Дипьетро в «Публиканы», выпил еще «Шелковых трусиков» и в три часа утра вывалился из кабриолета BMW Дипьетро на подъездную дорожку у дедова дома, во весь голос выкрикивая, за что я благодарен: в частности, за Дипьетро, и «Шелковые трусики», и «Публиканов», причем позднее Дипьетро клялся, что я называл их «Бубли-канами».