Нежный плен

Девушка медленно развернулась. Глаза её горели от невыплаканных слез. Сглотнув и одарив мужчину потухшей улыбкой, Годива ответила:

- Ты можешь не верить, милорд, но это ничего не изменит для меня.

- Посмотрим, - сощурив глаза, и не понимая, какую игру затеяла его пленница, сказал Леонардо. – Завтра, еще до того, как наступит рассвет, мы отправимся на охоту. Не опаздывай и не вынуждай меня ждать тебя, как сегодня.

- Как прикажете, милорд, - Годива присела перед мужчиной в реверансе. Больших усилий стоило девушке, чтобы не расплакаться. Она часто-часто заморгала, пытаясь прогнать ненужные, непрошенные слезы.

Сейчас Годива была сама покорность – голова склонена, тело застыло в реверансе – столь изящном, что он был достоин и короля. А её нежный голос уже не выказывал протеста, а был полон смирения. Только вот почему, глядя на такую Годиву, Леонардо ощущал странное, удушающее - давящее чувство в груди?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Ночь была пронизана мистической таинственностью и каким-то первобытным ощущением. Луна, будто намеренно не желая быть свидетельницей грядущей охоты, деликатно спряталась за тучку. Стало так темно, что впору было поджигать факелы и брать их с собой.

Но нет. Нельзя.

Нормандский лев запретил это.

Ни факелов, ни стальных доспехов, ни слов.

Воины облачились в защитные одежды, сделанные из прочной кожи – она была достаточно плотная, чтобы сберечь тело, и, в отличие от доспехов, не издавала шума. Женщины же сменили свои наряды на – подумать только – широкие штаны и длинные рубахи, поверх которых набросили теплые накидки. Никаких модных плащей, замысловатых головных уборов, ни украшений. Дамы, пораженные строгостью Леонардо, тем не менее, покорно подчинились его приказу.

Отряд из 30 всадников, миновав внутренний двор замка, направился к выходу. Ворота, издавая пробирающий до дрожи, гул, распахнулись, выпуская охотников наружу. Цокот копыт по мощеной дорожке казался непривычно громким в эту темную, тихую ночь. Ни ветерка, ни пения птиц. Все замерло, как перед бурей. Всадники напряглись, прислушиваясь к малейшему шороху, который был, то ли игрой воображения, то ли действительно существовал и исходил из леса, кажущимся теперь, древним и мрачным.

Ночная охота была сопряжена с опасностями. Не секрет, что в темноте легко было промахнуться или же самому стать добычей дикого зверя. Неизвестно, кто таился за этой темнотой – кабан, лось или же волки, всегда голодные до свежей крови. Непонятно, как поведет себя лошадь, и сам человек, оказавшись в такой ситуации.

Кровь стала наполняться возбуждением. Охотники, миновав начало леса, пока еще не встретили ни одного животного, но уже ощущали странные, обострившиеся чувства. Годива тоже чувствовала это. Девушка, почти прильнув к шее рыжей лошадки, вглядывалась в еле различаемые очертания деревьев и силуэты всадников, которые сейчас казались призраками. Прекрасная саксонка пыталась справиться со страхом, который пробуждался в её груди. Она успокаивала себя тем, что с двух сторон от неё ехали два воина – Свейн и Альмод. Что впереди – Леонардо, который знает, что делать.

И все равно, чем глубже они погружались в объятия леса, тем сильнее нарастало беспокойство в груди Годивы. Быть может, кому-то нравилось это чувство опасности и предвкушение крови, но только не ей. Но сегодня у Годивы не было права выбора. Она подчинилась воле нормандского льва.

Леонардо смотрел вдаль – он пока не видел ни одного зверя, но ощущал его присутствие. Наверное, так хищник, еще не заметив свою добычу, чувствовал её присутствие. В этот раз предстояло столкнуться двум хищникам. У огромного великана-дуба мелькнули тени. Блеснули в темноте желто-зеленые глаза. Это были волки. Леонардо медленно двинулся в их сторону.

- Подумать только, - восторженно зашептал кто-то из мужчин, - лев пошел на волков.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Послышался протяжный, леденящий душу, вой. А потом – все звуки слились в единое целое – стая волков защелкала пастями, зарычала – столь страшно, что у Годивы свело все нутро. Девушка еще сильнее прильнула к лошадке – неосознанно ища у животного защиту. Стало так страшно, будто она, Годива, была совсем одна в дремучем лесу, словно именно она была добычей для волков. Пульс участился, застучало сердце в грудь – и их шум, на какое-то время, оглушил прекрасную саксонку. Теперь она слышала лишь этот барабанящий звук.

Но глаза, привыкнув к темноте, видели. Они видели, как к Леонардо стали присоединяться другие всадники, стремительно уходя следом за ним, вглубь мрачного леса. Годива не успела сообразить, как и её лошадка ринулась вперед, подгоняемая не девушкой, но Свейном или же, Альмодом – она не могла понять, кто именно ударил животное по крупу, но оно помчалось, вызывая в Годиве очередной прилив ужаса.