Незначительное (ЛП)

  Прямо сейчас на сиденье рядом с ним стояла фляжка с кофе, бутерброды в пергаментной бумаге, которые он взял в гастрономе. Эмменталь и кусочки ветчины прошутто, такие тонкие, что их можно было свернуть и намотать на палец, как сусальное золото; толстый маринованный огурец с ребрами, нарезанный ломтиками и уложенный на солонину, дополнительно приправленный щедрой каплей горчицы с четырьмя зернами. Четыре маленьких помидора черри, готовые лопнуть в рот, со сладкой мякотью и крошечными семенами. Резник сбавил скорость, чтобы позволить Land Rover проехать мимо на широком повороте; еще один обедневший фермер опоздал в банк.

  Одной рукой вытащив кассету из коробки, он вставил ее на место и повернул громкость. Basie Band в расцвете сил, 1940 год, Америка еще не вступила в войну. Вихрь риффов, дразнящих пианино лидера, солисты наносят удары и парят, последний, Лестер, откидывается назад в такт.

  Лестер Янг.

  Во время гастролей с группой он избегал призыва в армию до 1944 года, когда предполагаемый фанат оказался переодетым призывником. Несмотря на обследование, выявившее сифилис и пристрастие к алкоголю, барбитуратам и марихуане, Лестер был зачислен рядовым 39729502. В течение шести месяцев военный трибунал уволил его с позором и почти на год провел в тюрьме. Перед вынесением приговора ему был поставлен диагноз конституционально психопатического состояния: состояние, от которого десять месяцев в казармах следственного изолятора армии США в Форт-Гортоне, штат Джорджия, были гарантированным излечением.

  Резник зажал фляжку между ног, открутил крышку, сделал большой глоток и перемотал кассету, чтобы снова прослушать «Я никогда не знал». Одну из тех мелодий, которые Гас Хан, вероятно, играл на своем пианино между сигарами. Тромбон берет первое соло, скользя между мазками и рашпилем: затем Лестер, тенор под крутым углом к ​​микрофону, прокладывает себе путь ступенькой из отдельных нот, прежде чем ворваться домой тридцатью двумя тактами гордости и красоты, создавая мелодия, момент, его собственная. Резник мог представить его мысленным взором, сидящим в секции с легким кивком, слишком худым человеком с рыжеватыми волосами и зелеными глазами, одетым в полосатую куртку, которая, возможно, слишком велика, в то время как позади него духовые поднимаются к ноги для финала с развевающимся флагом.

  Что же заставляет нас взять человека, который, несмотря на болезнь и неуверенность в себе, может создать такую ​​славу и бросить его в частокол, лишив его всего, 34-летнего светлокожего чернокожего в глубочайшей Грузии? Взять девушку с фарфорово-голубыми глазами и светлыми волосами и сломать ей тело, закопать ее в мешках для мусора в кромешной тьме?

  "Я никогда не знал."

  Резник опустил ногу на акселератор, увеличил громкость ленты, пока звук не задрожал на грани искажения, заглушая все другие шумы, все мысли.

  Мейблторп, расположенный менее чем в двадцати милях вверх по побережью от Скегги и навсегда оставшийся его бедным родственником, приветствовал Резника, как диккенсов гроб, зимующий вдали от богадельни. Вдоль единственной главной улицы заколоченные витрины магазинов тщетно обещали рок и сахарную вату, большие хот-доги и свежеприготовленные пончики, пять за фунт. Седовласый мужчина в старой шинели Королевских ВВС кивнул ему, его жесткошерстный фокстерьер проявлял мимолетный интерес к лодыжкам Резника. Впереди широкая бетонная набережная напоминала линию Мажино. А дальше, почти затерянное в тумане, Северное море неумолимо вливалось холодом, больше похожее на ил, чем на море.

  Эдит Саммерс сменила свою квартиру в высотном доме на бунгало 1930-х годов с фасадом из галечной плитки, расположенное через три двери от углового кафе. реклама свежевыловленной местной трески и чипсов (чай включен, хлеб с маслом дополнительно). Она ничего не сказала, когда узнала Резника, стоящего у ее входной двери, сгорбившегося от моросящего дождя и ветра.

  Она привезла с собой аквариум и стол с золотой каймой; взяла напрокат новый телевизор, прикрутила к тележке из черного металла, и Петула Кларк в плохо смешанном цвете задумчиво смотрела на Фреда Астера, напевая «Как дела в Глокка Морра?» с плохим ирландским акцентом. Эдит оставила Резника в комнате с низким потолком и вернулась с цветочной чашкой и блюдцем.

  «Я не долго пюре».

  Когда он сидел, прихлебывая тепленький чай, она сказала: «Я знаю, почему ты здесь».

  Резник кивнул.

  — Я был прав, не так ли?

  "Да, но …"

  "Что я сказал …"

  "Да."

  Поначалу он думал, что она собирается совладать с собой, выдержать его до тех пор, пока он не уйдет, но, сидя перед ним на расстоянии, которое слишком легко можно было преодолеть вытянутой рукой, он увидел, как ее лицо сжалось внутри, шар, из которого медленно выпускается воздух.

  Пока первые рыдания все еще терзали ее, он поставил свою чашку и блюдце, опустился на колени рядом с ней, потянулся вверх, пока она не уткнулась лицом в изгиб его шеи, прижавшись щекой к грубому воротнику его пальто.