Незначительное (ЛП)

  Двое черных юношей, один с зазубренной полосой вдоль одной стороны коротко подстриженных волос, другой с дредами, запутанными в сетку для волос, которую носила бабушка Миллингтона, осматривали костюмы-ракушки в задней части бара. магазин. Мужчина лет двадцати с минимальным чувством стиля в одежде и смесью серьезности и растерянности, из-за которой Миллингтон заклеймил его как социального работника, вечно тратил деньги, решая, какой цвет бадминтонного волана подходит для его игры.

  Миллингтон был вынужден работать с такими мужчинами, набожными, как моча, о сексизме, расизме, эйджизме и правах личности, не мог дождаться, когда вы вытащите вас в какое-нибудь богом забытое муниципальное поместье в шесть утра, стучишь в двери и забрать детей под опеку, не говоря уже о правах гребаных семей.

  Он спорил с боссом об этом раз или два, Резник, с тех пор, как у него завязалась эта история с тем социальным работником, который из кожи вон лез, чтобы увидеть их точку зрения. Хорошая женщина, Рэйчел Чаплин, жаль, что она не задержалась здесь дольше. Был близок к статистике в одном из дел об убийстве Резника, получил перевод в Уэст-Кантри, Эксетер, Бристоль, куда-то в этом роде, что угодно для более спокойной жизни.

  Бернард Килпатрик ударил по кассовому аппарату, и мгновение спустя раздался звонок в дверь. — Парень, который купил шаттлы, — спросил Миллингтон. — Случайно не знаешь, чем он занимается?

  — Викарий, — сказал Килпатрик. — Достаточно мило, но разве он не может болтать. Типа, для кого переход улицы является моральной дилеммой.

  — А где же его костюм? — спросил Миллингтон.

  «Дни святых и воскресенья».

  Миллингтон печально покачал головой. Наверняка не так давно все священники носили черные костюмы, собачьи ошейники и спортивную обувь, которую можно было купить в шерстяном магазине, мертвенно-белую за фунт?

  «Единственное, в чем мы все еще не слишком ясны», — сказал Миллингтон, как бы задним числом. — Когда ты вернулся и забрал машину.

  Килпатрик пожал плечами. «Я больше не тот».

  — Но примерно?

  «Зависит от того, как долго я спал. Час, а может и больше».

  — А когда ты вернулся домой? Три?"

  «Примерно тогда».

  — Значит, вы могли забрать машину еще в четыре?

  Еще одно пожимание плечами, все его внимание сосредоточено не на сержанте, а на том, что парочка сзади может попытаться подтолкнуть. "Может быть. Это важно?"

  — Вероятно, нет, — сказал Миллингтон. «Мы сообщим вам».

  Линн Келлог задержалась, наблюдая, как Джоан Шеппард вышла из машины, отказавшись от предложения мужа помочь отнести ее различные сумки и книги в школу. Она смотрела, как Стивен наблюдает, как его жена пробирается между визжащими, мчащимися детьми в класс. Только когда он уехал, Линн сама вошла в школу.

  Джоан Шеппард брала что-то из шкафа, когда Линн вошла в комнату с ордером в руке.

  Фломастеры попали ей между пальцев, когда она повернулась. «Мой муж должен быть в полицейском участке сегодня днем».

  — Я знаю, миссис Шеппард, просто…

  «Дети скоро пойдут в школу».

  «То, что ваш муж сказал о воскресном дне, о плавании…»

  «Это несправедливо».

  «Мы подумали, не думали ли вы, что он неправильно запомнил? Может быть, у него была причина быть сбитым с толку?

  Она нагнулась и начала доставать ручки; за дверью послышались голоса, нетерпеливое шарканье ног. «Если Стивен говорит, что плавал, значит, он был там».

  Линн наклонилась к ней и вложила ей в руку карточку. «Если есть что-то, о чем вы думаете, что-то, о чем вы хотите поговорить, возможно, со мной, а не с кем-либо еще, вы можете связаться со мной по этому номеру». Выпрямившись, Линн начала пятиться к двери. — Простите, что побеспокоил вас, миссис Шеппард. Возможно, я еще поговорю с вами.

  Маленькие дети обняли ноги Линн, когда она вышла из комнаты.

  Тридцать шесть

  Офис отдела находился в длинном низком здании с грязными, обшарпанными стенами и покатой гофрированной крышей; как центр обучения он имел вид и авторитет переоборудованного коровника. Но, возможно, если вы преподавали американистику и канадистику, вам это нравилось. Ощущение простора на открытом воздухе, новаторский дух. Секретарь одарила Резника улыбкой, которая показалась бы ему уместной на просторах Саскачевана или Манитобы, и снова направила его на улицу, в лекционный зал в конце квартала. Внутри комнаты Вивьен Натансон не читала лекции, по крайней мере, насколько Резник понял; она сидела в углу с семью или около того студентами, стулья отодвинуты от столов и образовали круг. Дождавшись индейцев, Резник улыбнулся и скользнул на сиденье у двери.

  «Если вам нужен центральный текст, — говорила Вивьен, — вы можете сделать хуже, чем тот МакАдам, которого мы рассматривали ранее.

  Когда мы встретились, я думал, что знания имеют пределы, что в любви мы конечные звери, разделяющие известные границы.

  но наблюдая, как ты прикасаешься к предметам, которых у меня нет желания, я вижу меру тоски в твоих глазах.

  это заставляет меня сказать, что я еще не знаю тебя. Это заставляет меня сказать, что в тебе есть места, которые я, возможно, не захочу знать.

  Кто-нибудь помнит, как это происходит?