— Так вот и я о том — я была у них. Я сижу с их малышом один вечер в неделю, хотя вчера был не мой вечер, и очень жаль, что мне пришлось сидеть там, потому что была такая обалденная погода, но у них были билеты в Драматический театр на «Докторов», а поскольку там вообще редко можно увидеть что-то стоящее, они жутко хотели пойти, ведь моя сестра увлекается театром еще больше меня, так что она была просто счастлива, что пойдет туда, хотя я не уверена, что это было так уж весело — во всяком случае, не совсем то, что они ожидали, Янне так и сказал мне, когда отвозил меня домой, и в результате я легла спать почти в час ночи, так что не удивительно, что я сегодня проспала, хотя мне от этого не легче. И я вообще не понимаю, какое это имеет значение, чем я занималась вчера вечером — конечно, я бываю халатной и небрежной, и вообще, но я ведь не совершала ничего Криминального!
— Нет-нет, речь идет не о тебе, просто мы должны допросить всех, потому что здесь в ателье произошло нечто… нечто очень печальное.
Он увидел, как глаза ее по-детски расширились от любопытства и добавил сухо:
— Пойди к остальным в кухню, они все тебе объяснят.
— Так, — сказал Жак, когда она удалилась, — а кто объяснит все это мне?
— Сначала мне необходимо задать несколько вопросов.
Если Жак и нервничал, ему удалось неплохо это скрыть. Он терпеливо отвечал на вопросы Палле — что ему тридцать четыре года, что он известный и очень состоятельный модельер, холост, имеет собственную квартиру на Фридхемсплан. У него есть ключ от ателье, хотя он пользуется им теперь исключительно редко. И вот они вернулись к началу разговора.
— Почему, черт возьми, ты крался по чердаку двадцать минут назад? — спросил Палле, приглаживая рукой свои рыжие вихры.
— Я не крался, просто у меня ботинки на резиновой подошве — если это запрещено законом, то я приношу свои извинения. И в моем присутствии на чердаке нет никакой мистики, которую ты себе вообразил. Я просто прошел через чердак, который соединяет эту часть здания с угловым домом, выходящим на Кунгсхольмсгатан.
— Почему?
— Потому что в том подъезде, в отличие от этого, есть лифт, и потому что у меня временами очень болит колено.
— Лифт? — переспросил Палле с глупым выражением лица. — Ты хочешь сказать, что кто угодно может пройти через чердак из одного подъезда в другой?
— Ну да. Раньше двери, ведущие на чердак, запирались, но теперь, когда дом все равно предназначен на слом, никому нет дела до таких мелочей.
— Ах, вот оно что!
На несколько секунд у Палле почти испортилось настроение — насколько это вообще могло с ним произойти. Интуиция упорно подсказывала ему, что в появлении Жака явно было нечто мистическое, но в этом дурацком доме с множеством соединенных между собой подъездов, кажется, не имело никакого значения, что приходящий снаружи почему-то спускается с крыши.
Приходящий снаружи?
Он вспомнил мокрое поплиновое пальто Гунборг Юнг и дождевик Бие, вспомнил, как Лета Арман поставила в угол мокрый зонтик, хотя она и упомянула, что ехала на такси, он посмотрел на дождевые струи за окном, а затем посмотрел на мягко вьющиеся и абсолютно сухие каштановые волосы модельера, его маркий бежевый пиджак, коричневые замшевые туфли…
— Когда ты расстался с Вероникой Турен? — спросил он сурово.
— Расстался? — рассмеялся Жак. — Она, к счастью, никогда не была моей девушкой.
— Не строй из себя дурака! Когда и где ты расстался с ней вчера вечером… или ночью?
Борода хорошо защищает лицо, однако и она оставляет некоторые части лица открытыми, так что можно увидеть, когда обладатель бороды краснеет или бледнеет. Жак сперва покраснел, а затем его лицо стало серовато-бледным.
— Вероника? Я попрощался с ней здесь в ателье в половине шестого вечера. Сегодня мы договорились поужинать вместе.
— Это будет сложновато.
— Сложновато? — переспросил Жак и вскочил со стула. — Что ты имеешь в виду? Боже мой, что случилось?
Вместо ответа Палле вдруг поднялся — скорее от изумления, чем от обычной вежливости. В дверях салона стояла — он узнал ее с первого взгляда — женщина его мечты. К сожалению, она выглядела такой недоступной, словно сошла с обложки модного журнала. Даже ее плащ являл собой супер-элегантное произведение из голубовато-зеленого водонепроницаемого бархата с отворотами рукавов и капюшоном из зеленого шелка. Этот яркий зеленый цвет выгодно оттенял черные блестящие волосы и огромные синие глаза. Когда она жестом профессиональной манекенщицы сняла плащ и бросила его на табурет у двери, весь ее облик был по-прежнему выдержан в этих двух цветах — синие перчатки, синий костюм и зеленая шелковая блуза до талии с глубоким вырезом. Ее единственным украшением являлся зеленый браслет шириной в десяток сантиметров на левой руке.
В тоне Жака смешались восхищение и раздражение по поводу неожиданного вмешательства в разговор.
— В жизни не встречал женщины, которая умела бы так разодеться в самый обычный будний день, как ты. Мои комплименты! Разрешите представить — Ивонне Карстен, ослепительная манекенщица фирмы. Инспектор криминальной полиции Давидсен.