Незнакомка с родинкой на щеке

И незнакомка с родинкой, та девица. Как горячо она убеждала меня, будто Женя – страшный человек, и я совсем его не знаю. А с тех пор, как Женя куда-то ее увез, я о ней не слышала.

Я отказывалась развивать эту мысль. Запретила себе. Бросила на Фустова еще один взгляд – скорее рассеянный, чем гневный – и поспешила выйти за дверь. Он меня более не удерживал.

Глава XXIV

Конечно же я не должна ему верить! Фустов это мерзкий, подлый интриган, ему ничего не стоит выдумать всю историю с Орешиным от и до! С единственной целью – заставить меня, а после и дядюшку, поддержать незаконный арест Хаткевича.

Зачем ему тот арест – уже другой вопрос, ответа на который я так и не добилась. Но мотивы Фустова это меньшее, что нынче меня беспокоило.

Я хорошо понимала, что не должна верить этому человеку, и не должна совершать опрометчивых поступков… Ах, если бы муж был дома к моему возвращению и развеял бы хоть половину моих сомнений! Но Женю я в квартире на Малой Морской не застала. А потому, не в силах мучиться загадками, решилась на единственный возможный способ выяснить то, о чем он упорно молчит. Я отыскала им же подаренные отмычки и следующие полчаса потратила, чтобы вскрыть мудреный замок сейфа в кабинете мужа.

…Внутри металлической камеры, вмурованной в стену по правую руку от стола, бумаг было совсем немного, и в них царил порядок. Как, впрочем, и во всех Жениных вещах. Единственным нарушением его был тот конверт с документами на имя Юргена и Марты Закс, брошенный мужем сегодня утром с крайней небрежностью. Но взять его в руки я не торопилась, потому как уже увидела те самые листовки революционного кружка «Рокот»…

Их осталось немного, штук десять всего. Те же самые, что Никита нашел на нашем пороге в день похорон Ксении Хаткевич.

Значит, их все-таки оставил Женя… Зачем?

Оговорюсь, я ни на миг – ни раньше, ни теперь – не допускала, что мой муж причастен к зверству, совершенному Клетчатым. Предположение это было диким и нелепым, я не поверю в него, даже если весь мир станет твердить мне обратное! Потому перебирала я их вполне хладнокровно, без трепета, мучаясь одним вопросом – зачем? Очевидно, листовки были заданием его куратора, Якимова… И, очевидно, что «Рокот» действительно фикция. Лишь название на бумажке. Что нет никакого кружка.

А Клетчатый, выходит, очередной «народоволец»-одиночка, и только?..

Поискав глазами, я увидела в сейфе, кроме листовок, лишь тонкую кожаную папку. Не заглянуть в нее, раз уж влезла сюда, я, конечно, не могла. А внутри обнаружила две плотные бумажные карточки, каждая величиной с книжную страницу. С карандашными рисунками – портретами двух молодых мужчин, почти юношей. Точнее, студентов: так было написано Жениной рукой в краткой характеристике чуть ниже…

Первый – Давид Шекловский. Действующий студент Петербургского университета, молодой человек девятнадцати лет. Художник изобразил его совсем мальчиком – с нежным пушком над верхней губой и мягкой непокорной шевелюрой. Ниже портрета четким отрывистым почерком Женя характеризовал его как робкого, сомневающегося. К работе не годного.

К какой именно работе?.. Хладнокровие мое давало сбои, когда я начинала думать об этом, а в голове все отчетливее звучал голос Незнакомки:

«Вы не знаете, какое чудовище ваш муж. Бегите от него, милочка. Бегите, пока не поздно».

Дальше и того хуже…

Второй – Пётр Зимин. Студент того же университета. Молодой человек двадцати четырех лет отроду. Но прочие характеристики я не удостоила вниманием, спеша снова поднять глаза на рисованный портрет – не почудилось ли мне?.. Худощавое лицо с запавшими щеками, глубоко посаженные глаза, кучерявые волосы… они были зачесаны иначе, чем на портрете, который я видела у Фустова, и клетчатый шарф не закрывал теперь губы и подбородок – но не заметить явного сходства было невозможно. На рисунке был убийца Ксении Хаткевич, Клетчатый! Тот самый, которого безуспешно ищут Фустов с Вильчинским.

Удостоверившись в том, я вернулась все-таки к характеристикам, написанным рукой Жени.

«Отчаян. Решителен. Ненавидит царскую власть. К работе годен».

К какой, черт возьми, работе!

Руки не слушались меня, предательски дрожали, когда я пристраивала папку на прежнее место.

«Бегите от него, милочка. Бегите, пока не поздно».

Мне и впрямь захотелось немедленно бросить все и бежать… хотелось побыть где-то, вне этого дома, и обдумать все, как следует.

Однако прежде чем это сделать, я заглянула на нижнюю полку сейфа. Отодвинула конверт с документами, который вовсе не интересовал меня теперь. Вынула и поставила на стол деревянный футляр, где Женя держал именной револьвер, которым его наградил лично генерал Драгомиров за отличную службу на Балканах. Возле инкрустированной костью рукоятки была выгравирована надпись, это подтверждающая.