Незнакомка с родинкой на щеке

Как ни тянула я время, но все равно следовало выбраться из дому и пойти на Гороховую, 6. Объясниться с господином Фустовым, а не трусливо прятаться от него до конца дней – ведь я исчезла две недели назад совершенно внезапно, даже не попрощавшись. А Глеб Викторович все же был добр ко мне, он не заслужил такого отношения.

Но время я тянула изрядно… Выпроводив мужа на службу, приняла с дороги горячую ванну, долго и придирчиво выбирала наряд. Да и позже, в дороге – жаль, она была совсем короткой – то и дело подбадривала себя, уговаривала не спрашивать ни о чем, что касается расследования. И не давать советов, даже если станут спрашивать.

Должна отметить, город за время нашего отсутствия как-то незримо преобразился. Вроде бы все то же самое, но… еще на въезде в Петербург путь нам преградил кордон, состоящий из жандармов. Те долго и придирчиво изучали Женины документы, сверяли их с какими-то своими бумагами. Потом и на меня поглядели столь внимательно, что, ей-Богу, я начала припоминать все свои грешки и гадала, за которые из них меня могли бы арестовать прямо на месте?

Да и после, уже в городе, невозможно было не заметить жандармские посты буквально на каждом перекрестке. Парочками они прохаживались по пешеходным дорожкам, въедливо заглядывая в лицо каждому. И прямо на моих глазах погнались вдруг за каким-то студентом, даже револьверы расчехлили, будто тот был опасным преступником.

Слишком много полиции и жандармов было на улицах. Словно военное положение ввели.

Хотя, стоит признать, жадных до чужих кошельков глаз из подворотен сегодня я не замечала. И листовок «Рокота» не было ни одной – хотя в день нашего отъезда ветер лениво гонял их от одного перекрестка к другому.

Никак в Петербурге взялись за порядок, - рассудила я. – Должно быть, власти всерьез опасаются, что будут новые убийства, совершенные революционерами. Но мне не должно быть до этого никакого дела. Я была настроена крайне решительно!

Однако мне помешали…

— Лидия Гавриловна! – Возле парадной дома на Гороховой господин Вильчинский собирался усесться в коляску, но – издали увидел меня и приветливо поднял фуражку. – Сколько зим, сколько лет! Вот уже не думал, что это скажу, но рад вас видеть.

Он соскочил наземь и даже открыл для меня парадную дверь, опередив швейцара. Я мрачно окинула его взглядом: сегодня, кажется, и похмельем не болеет.

— Не беспокойтесь, Юзеф, я на минуту – лишь попрощаться, - ответила ровно.

— Вот как… постойте-постойте, не бегите так, - он нагнал меня у лестницы в вестибюле и могучим телом перегородил дорогу. – Нам бы поговорить, Лидия Гавриловна. Меня Фустов не слушает, других тем более, но вы-то совсем другое дело…

— Нет-нет, у меня совершенно нет времени!

Я не стала даже вникать в его слова, пытаясь обойти огромного поляка. А когда мне это удалось, обрадовалась столь сильно, что едва не упустила весьма любопытную фразу:

— Мы ведь со дня на день Хаткевича станем арестовывать. Фустов сегодня в Главный штаб прошение для того собирается подавать. А доказательств никаких. Только загубит он себя да и все дело.

— Хаткевича? – я обернулась, пораженная. И сама подошла ближе, рассеянно уточнила: - Так ведь… вы разве не ездили в гостиницу, что на Васильевском? Неужто совсем ничего там не нашли?

Рыбий взгляд Вильчинского стал колючим и внимательным, он не лукавил, когда спросил:

— Какую еще гостиницу?

Однако. Неужто за две недели Фустов не только не нашел времени отправить людей в любовное гнездышко Ксении, но не и не поделился теми сведениями ни с кем. Вместо этого он взялся зачем-то арестовывать генерала.

А впрочем, мне не должно быть до этого дела.

Я цеплялась за последнюю эту мысль, как за спасательный круг: огромных усилий мне стоило не ответить Вильчинскому ничего – просто развернуться и идти дальше знакомыми коридором в приемную Фустова.

* * *

Глеб Викторович встретил как всегда радушно – и меня снова уколола совесть, за то что я исчезла так внезапно, не оставив и записки из двух слов. Видимо, я и впрямь ему нужна.

— Я обеспокоился неимоверно, когда вы пропали! Думал уж, что-то случилось, - признался он, усадив меня на софу под политической картой мира, и сам опустился рядом. Доверительно пожал мою руку, посетовав: - Все же делом мы заняты опасным… Лидия Гавриловна, предупреждайте меня в следующий раз, прошу. Вы же не хотите, чтоб я поседел раньше времени?

— Вовсе не хочу, простите, - я невольно улыбнулась, позабыв все заготовленные упреки относительно Хаткевича, и даже не нашла причины забрать руку. Выдавила через силу: - Но, боюсь, следующего раза не будет. Я вынуждена оставить расследование – надеюсь, вы пойме меня, Глеб Викторович.

В глазах его, только что улыбающихся, промелькнуло что-то. Страх? Отчаяние?

— Это из-за меня? – спросил он, посуровев. – Тогда на кладбище… я сделал или сказал что-то не то?

Я изумилась такому предположению и горячо заверила:

— Нет-нет, что вы! Вы здесь не при чем, мне совершенно не в чем вас упрекнуть!