Незнакомка с родинкой на щеке

Что меня останавливало до сих пор от этого рассказа, так это страх. Я не знала, чего ждать от мужа после своего откровения. Оставит ли он свою опасную службу? Рассорится ли с Якимовым – а если рассорится, то сколь серьезно? А вдруг он просто скажет, что все это бабьи глупости, а я виновата сама, поскольку не стоило девице ввязываться в мужское дело?

Как итог – я снова ничего ему не рассказала…

Но я безмерно благодарна судьбе, что меж нами состоялся другой разговор. На дворе тогда стояло утро (совсем уже не раннее), солнце задорно било сквозь тряпичные деревенские занавески, и жизнь за окном бушевала. День обещал быть совсем не по-осеннему солнечным – возможно, последним теплыми днем в этом году.

А мы с Женей и не думали подниматься, нежась в объятьях друг друга и самим себе обещая, что вот этот поцелуй точно станет последним, что после мы обязательно встанем и пойдем завтракать. И тут я вспомнила!

— Ох, у меня ведь кое-что есть для тебя – подарок.

Сегодня было двадцать пятое сентября.

— Ты сама как подарок, - льстиво заметил Женя.

Однако нега в черных глазах живо сменилась любопытством. Он с готовностью уселся в кровати. Но после с удивлением задрал брови:

— В коробке?

Возможно, он рассчитывал на иного рода подарок, не знаю.

Еще до отъезда я успела позаботиться обо всем и завернула в парчовую обертку маленький бархатный футляр.

— Кольцо? – больше изумился, чем обрадовался Ильицкий. - Неужто обручальное? Милая, ты опоздала – я уже женат.

Перстенек был простеньким, без излишеств – отливал его мастер на заказ и управился за каких-то пару дней. Я ужасно переживала, что не успеет! Единственным украшением его был некрупный янтарь – чистый и красновато-желтый. Такими редко-редко, но становились глаза Жени, когда в них падал свет, или когда он смотрел на меня.

— Там гравировка, - подсказала я, - внутри.

— «Спасибо, что ты есть», - прочел он.

Нервно улыбнулся, поднял глаза на меня, снова попытался пошутить:

— Право, на французском было бы изящнее…

Вероятно, он смущен был до крайности: слава Богу, я научилась распознавать, что шутит вот так неловко и не к месту Женя, когда не знает, что отвечать.

И я без слов поцеловала его, дабы заставить замолчать. Целовала глубоко крепко, не как в первый – как в последний раз. Будто и впрямь не выдастся больше случая.

— Я люблю тебя, Женя, - зашептала горячо, перемежая слова и поцелуи, - люблю всем сердцем, всей душой. Не хочу жить без тебя – не смогу и не буду. Пообещай мне, что никогда – никогда ты не сделаешь ничего, что нас бы разлучило. И я клянусь, что никогда, никогда…

Он отстранился. Посмотрел в мои глаза строго и внимательно – будто бы заражаясь моим страхом.

— Ну что ты, право слово… - он стер непрошенные слезинки из уголков моих глаз, - будто на похоронах. Обещаю. Обещаю все, что хочешь.

Женя не переносил женских слез. Потому я наскоро их утерла тыльной стороной ладони и взяла из его рук подаренное, но забытое сейчас кольцо. Надела на его палец подле обручального.

— Это мамина брошка, та самая, помнишь? Я отдала ее, чтобы переплавили в кольцо. Мама говорила, будто она приносит удачу. Она не надевала ее в ту ночь, когда их с папенькой убили… Хочу, чтобы ты не снимал его. Никогда-никогда.

И только лишь после его заверений, что не снимет, я затихла. И спокойно устроила голову на груди мужа.

* * *

Так вышло, что тем же вечером посыльный, нарочно отправленный из Главного штаба, разыскал наш дом и передал Жене письмо: приснопамятный Якимов требовал его немедленного возвращения.

Следовало мне догадаться, что скрыть адрес в Тихвине от своего патрона Женя не посмеет.

Мы выехали в ночь, а утром, в десятом часу, снова поднимались в успевшую стать позабытой квартиру на Малой Морской. Покуда Женя допытывался у Никиты – кто заходил, я поспешила на кухню, к своим новым подопечным.

Еще до отъезда я успела разыскать Санькину матушку и уговорила ее пойти к нам в кухарки. Улита Денисовна была совсем еще нестарой женщиной, пожалуй, моложе сорока. Сильно исхудавшая, с запавшими щеками, маленькая, слабая, и левую ногу она приволакивала. Но на кухне с первой же минуты управлялась на удивление ловко.

Кулинаром высокого класса женщина, разумеется, не была, но я не сомневалась, что готовит она в любом случае лучше Никиты. И хочется верить, что разнообразнее.

Единственное условие, которое выдвинула я Улите Денисовне, заключалось в том, чтобы ее сын не торговал более газетами. Не бегал Бог знает где целыми днями и – главное – оставил службу свою у господина Фустова.

— Возвренулись ужо? – обрадовалась она мне, будто близкой родственнице. – А я, Лидия Гавриловна, ясонька, как чуяла – чуть свет тесто на кулебяку поставила и щей со свежей капустой наварила. Вот-вот кулебяка-то подоспеет. Кушать изволите, али ванную сперва хотите?

Кулебяка из печи пахла столь божественно, что в животе моем тотчас требовательно заурчало. А щи… оставалось лишь пожалеть, что волшебницу Улиту Денисовну я не разыскала раньше.