Незнакомка с родинкой на щеке

Не знаю, зачем я сделала это… по сей день не знаю: руки мои все еще дрожали, а в мыслях был сумбур. Но я отыскала также и патроны к этому револьверу, полностью зарядила барабан и убрала его в свой ридикюль. Наверное, я боялась снова оказаться беззащитной перед кем-то, кто физически сильнее меня… Футляр же я поставила на место и заперла сейф. После скорее оделась и покинула квартиру.

* * *

Я долго и бесцельно шла по Невскому, теперь уж вовсе не замечая ничего хорошего, лишь оборванных мальчишек-попрошаек да странного вида типов, в которых иногда даже умудрялась узнавать Петра Зимина.

Разумеется, мне это лишь казалось…

До Дворцовой площади я добралась пешком, но почему-то совсем не чувствовала усталости. Долго еще стояла у подножия Александровской колонны, подняв лицо, и внимательно, будто могу найти там ответ, вглядывалась в бронзовую фигуру ангела на самой ее верхушке. Точно так же здесь стояла Незнакомка в тот первый день, с которого все началось. Ангел этот, попирающий змея большим латинским крестом и печально глядящий вниз, на город, считался в народе защитником Петербурга, его стражем. В то время как огромная колонна из цельного куска розового гранита олицетворяла собою всю мощь Российской Империи, всю ее огромную силу, сметающую, если уж разойдется, все живое на своем пути. Будь то чужестранцы-захватчики или же свои вольнодумцы.

В народе с некоторой опаскою относились к ней. Может, из-за глупых рассказов, будто колонна, огромная шестисоттонная глыба, стоявшая безо всяких опор, просто напросто рухнет в один прекрасный день. А может, оттого, что за спиною ангела сплошной стенкой высилось ни что иное как Главный штаб…

Вот его, как и людей, в нем сидящих, точно следовало опасаться.

И тогда-то, припоминая все метания Незнакомки по этой площади – от колонны к дверям Штаба, а потом и ее поспешное бегство прочь, я осознала, чего она на самом деле боялась. Этой государственной мощи, сметающей все живое на своем пути в своих целях. Не за себя боялась – за кого-то из близких. Разумеется, не за свиноподобного Хаткевича, как я думала прежде – не смотря на то, что с Хаткевичем ее все-таки что-то связывало. Вероятно, причина ее страхов, это муж или возлюбленный, ходящий по краю…

Я чувствовала, была уверена как никогда, что разгадка близко – только руку протяни. Одной маленькой подсказки, крохотной детали, связующей все воедино, мне бы хватило, чтобы объяснить странности! И ведь я знала, где найти ту подсказку. В гостиничном номере трактира «Золотой олень», что на Васильевском острове. Там, где Ксения Хаткевич встречалась со своим любовником.

Все решили грозовые облака, затянувшие небо над городом с самого утра, а теперь вдруг разразившиеся ливнем. С трудом в такой дождь я сумела поймать крытую коляску и тогда-то, вовсе не желая пока возвращаться домой, мучилась, не зная, какой адрес назвать.

Впрочем, следует отметить – это мое решение ни на что в моей судьбе уже не влияло. И даже напротив: собственное упрямство, наконец, сыграло мне на руку. Поскольку отправься я сейчас домой, к поджидавшему меня там супругу, все могло быть намного, намного хуже.

Глава XXV

Тот ключ от гостиничного номера, нанятого Ксенией Хаткевич, я, увы, отдала Фустову. Слава Богу, хотя бы помнила надпись на выцветшей бирке – «Трактиръ "Золотой олень", 4 нумеръ». Именно это я сказала извозчику, а он, что примечательно, более ничего уточнять не стал. Сперва мы долго ехали по набережной – мимо знаменитой Кунсткамеры, здания Академии наук и прочих университетских строений. Затем по одной из ухабистых, залитых грязью и водой линий выбрались на Большой проспект – главный проспект Васильевского острова – и здесь-то, на углу возле дома номер двадцать три, вместе с частью бульвара обнесенного узорчатой оградой, остановились.

— Извольте, сударыня – «Олень». Вас-то дожидаться аль не надо? – поинтересовался извозчик, чему-то ухмыльнувшись.

Я его отпустила, ибо понятия не имела, насколько задержусь. Да и улица эта вовсе не казалась мне злачным местом: несмотря на дождь, огороженный садик выглядел весьма симпатично. Клумбы здесь все еще пестрили цветами и зеленью, фонтанчики заглушали шум дождевых капель по чистым гравиевым дорожкам, а из-под деревянного навеса со сценой доносился женский смех и нестройные звуки оркестра.

Не зная, к кому обратиться, я торопилась укрыться хоть где-то, догадываясь, что моя бархатная шляпка с перьями давно превратилась в мокрую паклю. Но заглядывать под навес мне все же не стоило…

— Эй, красавица! – весело окликнули меня, когда я все-таки заглянула. И предложили: - Айда к нам – вином угостим!

Со мною такое бывает редко, но, право, я не знала, что ответить на вполне благодушное это приглашение. Здесь, кто группами, кто поодиночке, от дождя прятались мужчины, в основном молодые и не вполне трезвые, одетые вовсе не как господа. На коленях у одного сидела пышнотелая девица, еще более нетрезвая, в не по погоде открытом платье. Она смеялась и пыталась что-то петь.

Та девица и вывела меня из ступора взрывом своего хохота: