Хамство в отношении коллег из ЦК, непоследовательность и беспринципность, безмерное тщеславие — вот черты Хрущёва как руководителя партии и правительства.
Сталин, всегда вежливый в общении, тщательно готовивший каждое свое решение, каждый шаг, на фоне Хрущёва являл собой яркий пример великого государственного деятеля. Да, были и репрессии. Но всегда ли неоправданные?
Шелепин с ностальгией вспомнил о своих встречах с вождем.
И все же, сообщить Малиновскому о грядущем полете американцев придется… Напрямую?..
Но Малиновский вряд ли расскажет Хрущёву о том, от кого получил информацию. При текущем положении дел надо обязательно ему дать понять, что КГБ всеми силами старается помочь государству.
Шелепин в раздумье прошелся по кабинету, взглянул на часы. Через полчаса начнется первое мая. Затем подошел к телефону и поднял трубку.
— Пожалуйста, позовите Никиту Сергеевича Хрущёва. Беспокоит Председатель Комитета Государственной безопасности Шелепин.
— Что у тебя? — услышал в ответ заспанный голос Хрущёва.
— По данным моей службы в четыре часа утра состоится высотный полет американского самолета-разведчика.
В трубке раздалась нецензурная брань Хрущева.
— Спать не даешь! Звони Родиону! Пусть примет решение!
Шелепин услышал, как Хрущёв швырнул трубку.
И улыбнулся.
Такой расклад его полностью устраивал.
U-2 заходил на посадку. Самолет, покрытый густой темно-синей, почти черной, матовой краской, был невидим на фоне черного звездного неба и лишь контурно выделяющихся на нем отрогов гор. Только негромкий гул двигателя и мерцающие аэронавигационные огни выдавали присутствие в небе этой машины.
Вот она коснулась колесами бетона взлетно-посадочной полосы и после пробега зарулила на освещенную прожектором стоянку.
Мгновенно появилась группа обслуживания. Многолетняя совместная работа превратила ее в прекрасно отлаженный механизм. Каждый знал свое дело. Вот подкатили лестницу, и техник, поднявшись по ступенькам, открывал фонарь кабины летчика. В это же время вскрывались лючки для проверки бортовых систем, механик же подлез под самолет, и, используя переносную подсветку, внимательно осматривал стойки шасси.
Пилот Роберт Эриксон с помощью техника снял шлем и вылез из самолета. С полминуты он постоял, вдыхая ночной воздух, а затем медленно побрел к поджидавшей его машине, которая сразу же помчалась в сторону близлежащего ангара.
Пауэрс дремал на раскладушке в своем закутке. Но, услышав шорох открывающейся двери, мгновенно проснулся. Вошедших было двое — врач и руководитель группы Джеймс Рэнкин. Пауэрс вопросительно посмотрел на Рэнкина.
— Пора, — сказал тот в ответ.
Что ж, все ясно. Значит, полет состоится.
Пауэрс встал, умылся, побрился. За закутком быстро съел приготовленный по специальной рецептуре завтрак.
Вошел Эриксон. Они поздоровались.
— Готов? — спросил он.
В ответ Пауэрс неопределенно пожал плечами.
— Знаешь, что я тебе пригнал? — спросил Роберт. И, не дожидаясь ответа, выпалил: — Номер 360!
И улыбнулся.
— Спасибо, друг, — в тон ему отозвался Пауэрс. — Лучшего ты не смог для меня сделать.
«Боб теперь может улыбаться», — думал он. 9 апреля 1960 года Эриксон совершил свой полет, не менее опасный, чем предстоящий сегодня. Говорят, ему несладко пришлось.
Самолет U-2 c номером 360 пользовался у летчиков эскадрильи 10–10 дурной репутацией. 24 сентября 1959 года во время полета над Восточной Сибирью и Китаем у U-2 c этим номером остановился двигатель. Все попытки запустить его в воздухе оказались неудачными. Используя великолепные планирующие свойства самолета, летчик сумел долететь, постепенно теряя высоту, до Японских островов.
По счастью ни русские, ни китайцы не смогли обнаружить машину в воздухе, иначе она была бы непременно уничтожена.