Незваный гость

– Ты знаешь, о чем я. Вы больше не трахаетесь. Уже сто лет.

Я почувствовал, как к лицу прилила кровь, и меня затопила смесь паники и тревоги, и без того готовая вырваться наружу.

– Это не твое… и откуда тебе знать про нашу сексуальную жизнь?

– Мы живем под одной крышей! Это не такой уж огромный дом. Моя комната рядом с вашей.

Перед глазами замелькали картинки. Я прикасаюсь к Мэттью, а он отодвигается. Тот раз, когда я попытался присоединиться к нему в душе, а он вышел. Он неделями не прикасался ко мне по-настоящему. Наша короткая попытка заняться сексом в Нью-Йорке, но мы выбрали сон до того, как зашли слишком далеко. Я пытался делать вид, что ничего не происходит, ничего между нами не изменилось. И вот наш сын-подросток доказывает, что мои усилия поддерживать видимость благополучия пропали даром.

Я подумал сказать ему, что мы делали это тихо или когда его не было дома, но мысли о том, чтобы даже поднимать эту тему, вызывали тошноту. И, конечно, это была бы ложь. Сплошная ложь. А я ненавидел сплошную ложь. Но прежде, чем я придумал достойный ответ, Титус ушел, топая по лестнице, и хлопнул дверью в ванную. Я услышал гул включившегося водонагревателя.

Мне потребовалось время, чтобы найти совок и щетку – не привычная для меня территория – и я как раз закончил подметать последние осколки стекла, когда услышал шум на лестнице. Около двери в кухню стоял Титус, одетый в свежую рубашку и чиносы, хотя пока без носков и обуви.

– Я пришел извиниться.

Он произнес это отрывисто, по-деловому, как будто пункт в списке дел, который ему не хотелось выполнять, но он знал, что надо.

Я вздохнул, выкинул стекло в мусор и отложил инвентарь для уборки.

– Все хорошо. Прости, что разозлил тебя.

Хоть я и не смотрел на Титуса, но слышал его дыхание. Он явно хотел сказать что-то еще.

– Мне не следовало говорить такое… про тебя и папу и… ну… я не думаю, что вы как священники.

Вопреки здравому смыслу, это меня рассмешило.

– Приятно это слышать. Я не осознавал, что наши… проблемы так заметны.

Несколько мгновений мы оба молчали, затем я снова заговорил, на этот раз о том, что только что пришло мне в голову.

– Когда ты сказал… ну… ты намекнул, что тебе слышно. Из нашей комнаты. Ты слышишь все отчетливо?

Теперь пришла очередь Титуса краснеть.

– Немножко. Но все нормально. Мелани постоянно слышит свою маму и отчима.

Я покачал головой:

– Я не об этом. Я имел в виду… тебе слышно, как мы разговариваем?

На его лице промелькнуло странное выражение.

– Ты обвиняешь меня в подслушивании?

Не желая спровоцировать его снова, я успокаивающе взмахнул рукой.

– Нет-нет, вовсе нет. Я просто… я беспокоился… ты слышал наше обсуждение в субботу ночью… в начале?

Я отчаянно пытался вспомнить ту ночь, призрачное состояние первых предрассветных часов, когда я вернулся после своей прогулки по улицам, поднялся наверх и сказал Мэттью, что понял, что он сделал. Разгадал его ложь. Играла ли у Титуса музыка? Или я в полнейшем ужасе момента совершенно о нем забыл?

– А что? – спросил Титус, все еще странно гладя на меня. – Вы говорили обо мне?

Вот это вопрос. Потому что, с одной стороны, именно о Титусе мы и говорили. О том, как он избежал почти верной смерти. Как был спасен. А кто-то другой не был.

Я открыл рот, глубоко вдохнул и сказал:

– Если ты что-то слышал, ты можешь мне рассказать.

Наши глаза встретились, и на мгновение я подумал, что увидел в них что-то – напряжение, резкость, что-то суровое и решительное, охраняемое и неприступное. А может, мне просто показалось. Когда оглядываешься назад, сложно не давать последующим действиям повлиять на твой взгляд на события. По правде говоря, может быть, ничего в глазах Титуса не выдавало скрытого знания. На деле же, он не успел мне ответить, потому что в дверь позвонили и он пошел открывать.

Из кухни я видел, как Пиппа Эштон, слава Богу одна, шагнула в прихожую, моментально вычислила мое присутствие и быстро отвела глаза. Она выглядела, как после модной фотосессии для «Барбери» и остановилась, только чтобы повесить пальто.