Ни тени стыда. Часть первая

Волк засмеялся, выплёвывая кровь, рискуя, что швы разойдутся, очередной своей шутке на одну и ту же тему. Ракка с невероятным трудом сел, поднял кулак, но не впечатал его в ненавистную физиономию, а просто сказал «Да пошёл ты», лёг обратно, и, демонстративно повернулся на бок, но, застонав от боли, снова лёг на спину.

Опять настала тишина.

— Ракка...

— Что, Волк? Ещё не надоело?

— Ты хорошо дерёшься. Ты первый, кто меня так сильно отделал. Уважение, браток!

Ракка посмотрел на Виклора не поверил глазам. Волк приглашал к рукопожатию. Пыхтя, Безбородый дотянулся и пожал руку.

— Как думаешь, мы скоро встанем на ноги?

— Не знаю, Волк. Ты мне пару костей сломал, судя по лубкам.

— А вот у меня, доктор сказал, только сильные ушибы и трещина. Лесная кость покрепче городской будет.

И снова тишина, нарушаемая только глухими стонами из соседних палат, да пением птиц за окном.

— Я мужик, Виклор, — неожиданно сказал Ракка, рассматривая безучастно потолок. — Настоящий мужик.

— Успокойся, Ракка. Я знаю.

Ракка словно не слышал его, словно говорил с самим собой.

— У меня есть девушка, и даже ребёнок. Всего годик. Мальчик. Уже бегает. Очень далеко отсюда. В одном посёлке на севере.

— Атаманам и Смотрителям неправедно иметь семью и детей. Одна из причин, почему ушёл на Тропу — не хотел остаться один под старости лет.

— Знаю. Именно поэтому я их прячу от общества. Это моя страшная тайна.

— Спасибо за доверие. Я... я не выдам.

— Да можешь выдать. Мне плевать. Уже плевать.

А потом Ракка закрыл глаза и произнёс очень тихо:

— Мне было всего двенадцать.

— Чего «двенадцать»?

— Когда это произошло.

— Что «это»?

— Я ничего не понимал. Я был запуганным робким мальчиком с улицы. Здоровенным для своих лет. Но всё равно не посмел сопротивляться.

— Ничего не понимаю.

— Всё ты понимаешь. Думаешь, по чьей протекции я стал верховодить ещё ребёнком, и сейчас, в девятнадцать, уже атаман? Это была... ха, компенсация, забота вроде. Каждый раз, когда я рубил кого-то топором или брался за нож, я представлял его. А какая мука сидеть рядом с ним на приёмах и праздниках в логове, делать вид, что ничего не было. А какая пытка участвовать в Ночи Девяти. Когда единственный понимаешь, что она испытывает, но всё равно.... Спасибо, что убил Смотрителя. У меня, как камень с души — надеюсь, ночные кошмары прекратятся.

Если бы Ракка открыл глаза и повернул голову, то увидел бы самое искреннее раскаяние. Волк был просто пришиблен этой новостью из прошлого последнего атамана. Стыд буквально сжигал его.

— Прости, Ракка... я даже не догадывался... я наугад бил, просто, чтоб обидеть... Если б знал... никогда бы так не шутил. Клятва каторжанина.

— Да иди ты со своими клятвами! И ты, и все каторжники мира! Ой, да ты же пожал мне руку... Всё, теперь ты опозорён, можешь бежать топиться.

Ракка засмеялся, но зашёлся кровью и вынужден был оборвать смех.

— Да я и так утоплюсь, — равнодушно сказал король Волк. — Я перебинтован стражником. Мне спасли жизнь в лазарете стражников. Хуже уже быть не может. Небо, за что?

Ракка каким-то чудом встал, дохромал до окна и сел на подоконник. Задумчиво посмотрев на луну, послушав птиц, втянув ноздрями ночную прохладу через приоткрытое окно, он вдруг повернулся к собрату по тяжёлым ранениям и спросил:

— А у тебя не было никогда чувства, что ты... будто заново родился?

— Ты под дурманом?

— Дурак, ты, Волк. Они отправят меня на виселицу, когда вылечат. Сейчас охраны нет — с такими ранами не сбежишь, а потом её здесь поставят. Но если б меня простили... Там, в посёлке, никто не знает, кто я такой. Думают, паренёк из купцов, поэтому много в разъездах. Легко было скрыть — это очень закрытая община. Никаких контактов с внешним миром. Они беглецы из каких-то далёких стран. У них я мог бы спрятаться от мира, которому... причинил столько зла.

Дверь скрипнула. Появился молодой боец Ока с перевязанным лбом (след бандитского ножа) и зашитой щекой (память об ударе кастетом). Правая нога парня была в лубках — подарок палицы гвардейца. Приходилось идти на костылях.

— Приплыли! — всплеснул руками Волк. — Мало того, что меня лечат в лазарете стражи, так ещё и стражника подселяют в палату. Вы, стражева поросль, питаетесь что ли унижениями, как вампиры кровью?

Молодой боец покачал головой и тихо сказал:

— Викки... это я, Рагорт. Не помнишь? Я тоже тебя не сразу узнал.

— Кто тебе дал право называть меня «Викки»? Какой-такой к тёмной маме Рагорт? — спросил Виклор агрессивно, но, посмотрев внимательней на вошедшего, сменил тон. — Стой!.. Рагорт, который...

— Да-да. Твой сосед. Сын твоих соседей.

— Силы Света, сколько лет, сколько зим!

В душевном порыве Виклор хотел обнять гостя из прошлого, того славного прошлого, когда у него был дом, точнее, квартира в чужом доме, а, значит, были соседи. Была мама и папа. Был какой-то выбор, который отняла улица.

Но в последний момент вспомнил, что перед ним стражник, и отдёрнул руки. Вышло настолько резко, что Рагорту положено было обидится.

— Рагорт... прости, я...

— Да нормально. Я же знаю, что вашим нельзя сидеть с нами за одним столом и всё такое.