Ни тени стыда. Часть первая

— Очень стыдно. Но папа бы стыдился меня, если б я остался в стороне. Сын Воина Чести не имеет право марать его славу малодушием. С мамой остаётся Фейли и остаётся Блич. Кстати, где он? Я ему хочу кое-что сказать напоследок. А вы уговорите магов нам помочь телепортироваться. Боюсь, пока мы скачем на лошадях, Восточный Барт уже падёт.

* * *

Блич прибыл в приют продажных сам не свой. Полдня он просто лежал, как есть, в пропотевшей одежде, в крови убитых врагов. Свернувшись в калачик, словно маленький ребёнок. Ни с кем не желая разговаривать. Периодически засыпая, и тут же просыпаясь. А потом, внезапно то ли заплакал, то ли завыл от боли и тоски. Это стало сигналом для Эрет. Она вошла и повела его в умывальную комнату.

Эрет раздела мальчика с помощью подруг и избавила от кольчуги. Потом они долго мыли его. Молча, не мешая плакать. Потом завернули в чистые простыни и отнесли на чистую кровать.

Сколько он лежал так, то роняя слёзы, то направив недвижный взгляд в одну точку, неизвестно. А потом у кое-кого закончилось терпение ждать естественного окончания его скорби.

— Привет. Меня зовут Плакучча. Я плачу за других людей. Говорят, тебе нужна моя помощь?

Прячась за кроватью, малышка Лу управляла самодельной (кое-чему выучилась у детей продажных) куклой, напоминающей карикатурную плаксу.

Блич против воли улыбнулся. Кукла замахала руками.

— Нет! Улыбаться нельзя. Только плакать. Улыбаться — это к Улыббе, моей сестре. А я Плакучча, я только плачу.

Но не улыбаться, не умиляться этому представлению Блич не мог. За это Плакучча несколько раз ударила его тряпичным кулаком.

— Ну, о чём надо поплакать, мальчик?

— У меня умер дядя.

— Хороший?

— Самый лучший. И единственный.

Малышка Лу полила водой из графина лицо куклы и положила на столик. Села рядом с мужем, взяла его руку и начала гладить.

— Всё, Блич. Больше не надо плакать. Плакучча плачет за тебя. Она будет плакать лучше тебя. Не делай её работу.

Блич высвободил руку и завернулся в простыню ещё сильнее, так, что остались видны только глаза и нос.

— Лу, ты простила меня?

— За что?

— За то... что не послушал тогда тебя...в угол поставил.

— Давно уж. Нет, ты смешной. Ты целовался с Эрет. Ты мне изменял! А просишь прощения за чушь всякую.

Блич отвернулся. Голос его стал глухим.

— Малышка Лу, я ещё буду много целоваться с Эрет. А, может, и не только целоваться. Начинай меня за это ненавидеть.

— Что... что? Хорошие мужья так не поступают!

Малышка Лу поджала губу, затем подошла к Плакучче и яростно вылила ей на лицо почти весь графин. Сразу успокоилась и вернулась.

— Ладно уж. Буду мудрой женщиной. Гуляй, кобель, только не забывай в семью вернуться.

Спина Блича затряслась от смеха. Слушать без эмоций, как малышка Лу цитирует покойную маму, старательно выводя каждую интонацию, было невозможно.

— Кстати, я тут наших детей нарисовала.

Блич вылез по пояс из простыни и взял рисунок.

— Это что за нашествие головастиков?

— Как тебе не стыдно так говорить о своих будущих детях? Хорошие папы так не поступают!

— Эээ... Малышка Лу, ты же, дочь купца, отлично считаешь. Ты понимаешь, что здесь человек пятьдесят?

— Пятьдесят восемь.

— Ты что... и, правда, рассчитываешь мне в будущем родить пятьдесят восемь детей?

— Шестьдесят три. Здесь нет пятерых. Трое в школе, один болеет, а один наказан.

Блич покачал головой и откинулся на подушки. Лу подсела ближе.

— Тебе ещё грустно?

— Ещё да. Но уже меньше.

— А хочешь я тебе скажу, что ты постельной бог? Тебе станет лучше?

— Не понял...

— Я сама не понимаю. Но когда мама говорила папе, что сегодня он был в постели бог, папа весь день ходил весёлый.

Блич захохотал. Малышка Лу довольно потёрла руки.

— Ну, вот, и тебе тоже весело. Какие же мужики примитивные. Всякой чуши радуетесь. Вот скажи мне, что я в постели богиня. Я вообще не обрадуюсь.

И вдруг внезапно малышка Лу стала очень серьёзной и грустной.

— Блич... я... я теперь страшная?

Каблуки Смотрителя и, правда, повредили малышке Лу лицо. Не так серьёзно, как опасался король Волк, но всё равно путь на конкурс красоты закрыт. Во всяком случае, на детский, что будет с этим лицом, когда Лу начнёт расти, предсказать бы не взялся ни один хирург.

— Нет. Ты не страшная.

— Зачем ты врёшь?

— Ты забыла? Я никогда не вру. Я и в самом деле не считаю тебя страшной.

Тени Блича не грозило стать чумной. Её владелец действительно не мог назвать страшной девчонку, в каждом поступке которой сквозила трогательная забота о нём.

Он успел за эти дни насмотреться на страшных людей. По-настоящему страшных, о которых даже думать жутко. Думать о Лу было легко и приятно. Поэтому неважно, что у неё с лицом. Она — не страшная. А кто скажет обратное — или негодяй, или лжец или пусть попросит у Найруса глазных капель.

— Эй, братик-тень! — в комнату ввалился кузен Ти в тех же доспехах, только очищенных от крови и грязи. На поясе у него висел отцовский меч. — Надо поговорить. Скажи малой, чтоб ушла.

Малышка Лу пробовала было возмущаться, но Блич включил «домашнего тирана» и пришлось крохе ретироваться без споров.