Ничего особенного не происходит. Уютные истории для спокойного сна

Я вернулась в дом и порылась в ящике с канцелярскими принадлежностями. Там лежала бумага разных форматов и оттенков, открытки, купленные в далеких путешествиях или просто в магазине на углу, и стопка старых фотографий. Я собирала их целую вечность, некоторые из старых альбомов на чердаке, а другие находила тут и там, на гаражных распродажах и блошиных рынках. Иногда я держала в руках старую фотографию, очень старую, и думала, не последнее ли это изображение людей на ней. Где-то у них была целая жизнь, любовь и утраты, любимые песни и заклятые враги, и при взгляде на снимки казалось, что они на какой-то момент снова становятся живыми. Я порылась в фотографиях и вытащила полароидный снимок шестидесятых годов, на котором маленький мальчик сидит на ужасно узорчатом диване со своей бабушкой, и еще один, более давний, тридцатых годов, где две девочки в платьях стоят перед обшитым вагонкой крыльцом. В пустом месте на полароидном снимке я написала: «Нафаршируй финик миндальным маслом или листьями мяты… но не двумя начинками сразу». На обороте фотографии девушек я написала записку для сына моей подруги. «Спроси свою маму о шоу талантов в лагере. Она все еще отбивает чечетку?» Я улыбнулась воспоминанию и подумала, рассмешит ли это маленького мальчика. А еще добавила вырезку с полицейской информацией из местной газеты о женщине, которая воровала цветы со двора своего соседа, подчеркнув слова «ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ НЕ ЗАДЕРЖАН». Напоследок набросала несколько строк о лекции, которую посещала на той неделе в библиотеке, — о прививании яблонь. «Отпрыск, — объяснила я, — это привитая часть. Подвой — это его новый дом».

Я сложила все это в конверт и запечатала красным воском, вдавив в него марку в форме звезды. Письмо получено, письмо написано. Гадая, вспомнит ли моя подруга историю из третьего класса, я написала поперек конверта: «Из Японии в Португалию».

Сладких снов.

На летней ярмарке

В детстве мы всегда ходили на ярмарку днем.

Мы катались на аттракционах и играли, ели крендельки с полосками желтой горчицы и синее мороженое, которое окрашивало губы. Не обращали внимания на жару и бегали от одной будки к другой, выкрикивая друг другу, куда идти дальше. В какой-то момент нас поймают и отвезут домой, пыльных, ужасно уставших и все еще болтающих обо всем, что мы видели и делали.

Теперь, став взрослыми, мы любим ходить туда ближе к вечеру, когда солнце скрывается за деревья, — самая жаркая часть дня позади, и вечерний ветерок начинает пробиваться сквозь летний воздух.

Сегодня, взявшись за руки, мы вышли из дома и направились в ту сторону, откуда доносился шум. На моей памяти ярмарочная площадь была огромна, можно было заблудиться, идя по дорожкам, и всегда найти угол парка, который еще не исследовал. Но теперь я увидела, что это была всего лишь зеленая зона городского парка и посыпанная гравием площадка рядом с ним, а вдоль реки тянулся ряд киосков художников.

По краям площади стояли высокие деревянные корзины, заполненные спелыми фруктами из местных садов. Персики, сливы, нектарины и крошечные желто-оранжевые абрикосы были навалены в сладко пахнущие холмики. В это время года фруктов было так много, а садоводы так щедры, что вы могли просто угощаться чем угодно, на любой вкус. Мои любимицы — сливы, но если они не совсем спелые, то могут быть ужасно кислыми и их невозможно есть.

Мы остановились, чтобы рассмотреть товар, и тут я нашла пару маленьких, но уже спелых слив. Их кожура отливала матовым блеском, а то, что было под ней, — темно-фиолетовым. Я сунула их в карман, чтобы съесть попозже, возможно, после того, как они полежат немного в холодильнике. Это заставило меня вдруг вспомнить короткое прекрасное стихотворение Уильяма Карлоса Уильямса о сливах из холодильника.

Мы снова взялись за руки и шагнули в самое сердце ярмарки. Дети бегали и гонялись друг за другом, компания друзей прогуливалась по парку развлечений с плюшевым медведем, выигранным где-то по пути. Интересно было наблюдать за людьми: вот пожилая пара устроилась на скамейке, рядом они прислонили свои трости, а между ними — огромный пакет попкорна. Их руки соприкасались, когда они тянулись за новой порцией. Там можно было услышать хвастливые, веселые и громкие после пары месяцев свободы от школы возгласы подростков (для меня это собирательное определение поведения тинейджеров), «зажигающих» у колеса обозрения. Здесь были четыре женщины, очень похожие друг на друга, скорее всего сестры: каждая с длинными темными волосами и ярким оттенком губной помады. Они увлеченно сплетничали, а ребенок подбегал к ним, чтобы попросить доллар или отдать снятый свитер. «Счастливые дети, — подумала я, — можно легко обратиться как к тете, так и к маме, чтобы попросить их завязать шнурок. Они не узнают, как это мило, пока не повзрослеют».