Ничья…

И вот теперь – припал к ее губам – и просто крышу снесло. Думал о них все эти месяцы… Хотел их вкус, хотел их мягкость, хотел их теплоту… Она выряжалась в эти черные тряпки – а его каждый раз током прошибает при их встрече… Эти ее обтягивающие черные джински и футболка. Она, дурочка, надеялась, что так сливается с обслугой, что такой ее внешний вид не может манить. Наивная… Без капли макияжа, в этом молодежном одеянии, с этим насильно направленным в пол взглядом, она просто убивала свежестью и совершенством своей природной красоты, обманчивой покорностью, которую он так мечтал увидеть в ней все эти годы с момента их первой встречи. Все – таки была какая – то таинственность в такой женской закрытости и стеснительности, особенно, когда знаешь, что прячется за этими закрытостью и стеснительностью… А он знал… Она была все той же хрупкой девочкой, словно застрявшей во временной петле, но при этом обретя удивительною женственность, плавность, грацию, которая сводила с ума именно тем, что была сокрыта под этими юношескими футболками, джинсами, кедами. А еще он знал, какой она бывает в страсти- жадной, голодной до ласк, отзывчивой, искренней… Он хотел одеть ее в шелка, в самое вызывающее белье, хотел, чтобы она накрасила свои сочные губы алой помадой, хотел снимать этот шелк с ее тела, чтобы падал по изгибам, срывать белье, чтобы оно оставляло красные полосы на белой коже, смазывать помаду в глубоком поцелуе или от того, как бы он имел ее в рот… А она упорно отводит глаза, смотрит в пол, скрещивает руки… Она делает все, чтобы та Влада, которая откликалась на любое его действие, отдавалась ему одним своим взглядом, сидела где – то далеко, на задворках ее сознания…

Презирает себя за эту слабость. Вместо того, чтобы развлекаться с молоденькими аппетитными телочками, как конченый сумасшедший вуайерист прокручивает видеозаписи с ней, жадно ловя ее образ без той брони, которую она надевала, как на поле боя, выходя всякий раз за пределы комнаты. Да, он пошел на этот низкий шаг. И ему не было стыдно… Он приказал установить в ее комнату скрытую камеру и теперь все свободное время проводил за просмотром одного и того же сериала под названием «Влада»… Это мог быть ее расслабленный сон в уютной пижаме, чтение книги за чашкой кофе, вид ее обнаженного тела, когда она выскакивала из душа в полотенце, скидывала его, на толику минуты, оголяя перед черно – белой шпионкой свои женские прелести, или когда она давала себе редкие минуты выдохнуть и ласкала себя там, словно чтобы послать ему разряды тока в пах. В такие секунды он особенно сильно хотел снести с ноги эту чертову дверь и делать с ней все то, что делал не раз и не два… А вместо этого обхватывал рукой свой твердый член и с приглушенным стоном мастурбировал, как глупый, неопытный юнец… А когда оргазм накрывал, вместо удовлетворения приходила еще большая злость и голод по ней… Даже самые опытные дамасские шлюхи не помогали… Он перепробовал и пересмотрел всех, не хотелось… Даже механически спустить не было желания ни в одну… Смеялся сам себе- весь мир у его ног, любая побежит за ним и даст ему не то, что за закрытыми дверьми, прилюдно, а он не хочет… как какой-то импотент, кастрат… Ее хочет… Лживую суку, чужую жену, мать его сына, который называет отцом другого….

Природа мужского желания не поддается логике. С одной хватает и раза, чтобы пресытиться навсегда. С другой может быть хорошо годами, а потом вмиг все становится постылым. И больше не тянет. Не тянет даже вспоминать все то хорошее, что было… А с третьей и целой жизни мало… Чем больше узнаешь, чем больше изучаешь, чем больше пробуешь, тем сильнее влечет обратно, погрузиться в ту же зовущую прелесть знакомого тела… Как с наркотиком. Это и есть одержимость, зависимость…

И он был одержим, он был зависим от той, кто готова была поверить кому угодно, только не ему, кто стреляла в его грудь, кто всю жизнь бежала от него, кто украла у него сына, кто ежедневно обливала его холодным душем презрения, кто годами отдавалась другому, сопернику, врагу, противнику и другу – и он не знал, какой из всех этих статусов Карима был для него в ее контексте самым болезненным. И вот, теперь он целовал ее губы, через силу, через ее сопротивление, и улетал в космос, губы, ублажавшие все эти годы не Его, покорно раскрывающиеся, чтобы принять волю и власть другого… Была бы она простой, проходящей девкой в его постели, он бы убил ее за одну дерзкую попытку просто приблизиться к его губам, зная, что она кому – то в жизни сосала, кроме него, а с ней… С ней все было иначе… И это не просто раздражало, это разрушало изнутри…