Нигде посередине

Второй элемент этого же обряда, такой же, по сути, обязательный, как и «зачётная» вершина – это паломничество на альпинистское кладбище. В узкой долине, между Домбаем и Алибеком, есть поляна, а на ней – штук пятьдесят могил. Это, конечно, малая толика погибших в окрестных горах – большинство родственники забирают хоронить домой. Но кого-то хоронят и здесь. Какие-то могилы отмечены памятниками, на каких-то просто сложена груда камней, где-то стоят деревянные дощечки. Есть могилы с фотографиями, есть и совсем безымянные. На многих написано название вершины, на которой человек погиб. На одной я прочёл выбитую трогательную надпись, которая мне почему-то запомнилась навсегда: «Родная, слышишь, мы не верим, что ты к нам больше не придёшь». С камня смотрит молодая девушка с открытым и честным лицом. Напротив долины, через речку-алибечку, поднимается горный хребет. Вот, буквально руку протянуть – тот самый «гордый красавец Эрцог», о котором я сколько раз пел, но которого никогда раньше не видел. Блестит белой пирамидой красавица Белалакая, откуда по ночам спускается чёрный альпинист. Где-то за горизонтом, невидима отсюда, розовеет в закатном солнце легендарная двугорбая Ушба, унёсшая жизнь вот этой девушки. За изгибом долины поднимается сверкающая южная стена Домбайского массива; несколько ребят здесь – оттуда. Прямо напротив торчит чёрный зуб Суфруджи. Это – трёшка «А», но даже и эта стеночка собирает свою, пусть и небольшую, но регулярную жатву. Мертвецы лежат и смотрят на те вершины, с которых не вернулись, и что-то есть успокаивающее в этом посмертном примирении. Могилы все неухоженные и давно заросли травой и дикими цветами. Новички, только что спустившиеся со своей первой в жизни «единички», разбредаются в разные стороны, и на несколько минут делается тихо. Солнце начинает спускаться за горизонт, и снежные склоны напротив загораются рыжим золотом, и мне почему-то приходит в голову сравнение с вечным огнём над могилами павших солдат. Трещат кузнечики. Я срываю жёлтый зонтик каких-то диких трав и кладу на чей-то безымянный холмик, и вдруг замечаю, что вокруг так делают многие. Обратно идём молча, и мне почему-то кажется, как будто мы все стали немножко ближе друг к другу.

В лагере тем временем уже идёт подготовка к вечернему празднику закрытия смены. На центральной площадке выложен разноцветным песком значок «Альпинист СССР», собраны дрова для пионерского костра, и каждое звено готовит какое-то своё угощение на всю ораву. Надвигается последний вечер, награждение и большая «отвальная». Темнеет.

Когда я вспоминаю этот вечер, перед глазами встают какие-то обрывки, а больше всего вспоминается странное чувство удивления: неужели это и всё, и вот, всё, о чём мечтал, – свершилось и закончилось, и вот он – заветный значок в ладони, и завтра уже ехать обратно, туда – в суету городов и в потоки машин? Нет, было, конечно, торжество, были напутственные речи, и старые заслуженные альпинисты говорили какие-то хорошие слова. Был огромный костёр, сидели и пели под гитары канонизированных Высоцкого и Визбора. Все старые распри были забыты, и даже девчонки из Татарии, до того смотревшие на меня сверху вниз, вдруг прибежали, пообнимали меня поочерёдно и в первый раз сказали что-то ободряющее. Пара ребят из Москвы договорилась со мной организовать команду, тренироваться вместе и на следующий год приехать одной связкой сдавать на разряд. Даже ребята-металлисты, с которыми до того я был всю смену на ножах и даже чуть не подрался однажды, ни с того ни с сего вдруг позвали с собой на дискотеку на соседнюю турбазу и даже дали послушать свою музыку в наушниках (картина: лагерная уборная, островок неонового света в сгущающейся ночи, запах хлорки, нечистый кафель, о лампочки бьются крылатые насекомые, и трое парней слушают «Арию», передавая друг другу кассетный плеер по кругу). Музыка, мне, кстати, понравилась и запомнилась, а вот на дискотеке я быстро заскучал и вернулся обратно, к догорающему костру. Большинство людей уже разбрелись по своим компаниям, где-то ещё бренчали гитары, и кто-то что-то пел в темноте, а я ещё с полчаса сидел, ковырялся палочкой в углях и всё не мог поверить: неужели вот это – всё?

А это на самом деле было – всё.

Возвращение

Я намеренно опустил весь промежуток между первым выходом в горы и финалом. Ничего выдающегося и поучительного там не произошло; было много тренировок, ещё несколько выходов, были перевалы и восхождение, но все эти отрывочные эпизоды как-то не складываются в одну историю, и я не стану засорять повествование деталями. Ничего геройского, что стоило бы упомянуть, там тоже не произошло, а если и произошло, то я об этом как-то уже подзабыл.

Осталось рассказать об обратной дороге.