Читаем Нигде посередине полностью

Когда окружающая действительность стала бледнеть и растворяться, из сгущающегося тумана вдруг вынырнул Валерка. Фамилии его я, как ни пытался, сейчас вспомнить не смог, поэтому пусть он так и останется просто Валеркой. Валерка был командиром нашего звена. Это был светловолосый худощавый парень лет двадцати двух, сильный, ловкий и сноровистый, родом откуда-то из Подмосковья. Он прекрасно лазил по скалам и удивлял всех своим умением вязать сложные и редкие узлы – навык, очень высоко ценящийся как у матросов, так и у альпинистов. Как он оказался «на значке», я не знал; по всем признакам ему в этом лягушатнике делать было нечего.

Он потыкал в меня пальцем.

– Эй! Вставай, пошли, все собираются уже!

Мне это было уже достаточно безразлично.

– Эй! Ты чего? – И он потыкал в меня ещё раз.

– Э, брат, да ты замёрз. Тебе куртофей нужен. У тебя есть куртофей?

Всё, что у меня было, было уже на мне, и всё было мокрое.

– Щас, погоди.

И он стал рыться в своём рюкзаке. Рюкзак у него, кстати, был знатный, на зависть всему альплагерю – настоящая самодельная «труба», шитая из лоскутов парашютного шёлка (этот материал, очень ценный, кроме как по блату достать можно было только воровством, за которое могли и посадить. В период конверсии оборонки его стали пускать на зонтики для уличных кафе. Походная и альпинистская братия очень быстро эту фишку просекла, и зонтики стали по ночам пропадать. Глядя на разноцветную лоскутность его рюкзака, я думаю, что матерьяльчик-то взялся именно оттуда; Валерка сам этого в открытую не отрицал, хотя и подробностей не рассказывал). Из глубин рюкзака он извлёк на свет настоящее чудо – абсолютно сухую куртку с брезентовым верхом и толстой подкладкой из рыбьего меха.

– О! Смотри! Куртофей! – объявил он, как будто сам был удивлён своей находке. – Давай снимай это всё. Давай, давай, шевелись, сейчас все уже строиться пойдут!

Я стащил всё, что на мне было, и разделся по пояс. Как ни странно, даже голой кожей холода ощущалось меньше, чем в мокром. Валерка протянул мне куртофей, и я его надел прямо на голое тело. Меховая подкладка почти что сразу стала тёплой.

– Ты ел?

Я не ел.

– Сейчас. Сиди здесь. – И он пропал, а через минуту вернулся с миской ещё тёплого супа.

– На, держи. Только не закапай.

Руки у меня тряслись, ложку до рта донести я не мог, поэтому стал хлебать прямо через край. Валерка ждал. Через несколько минут дрожь стала стихать и я смог сфокусироваться на окружающем. Первым в фокус попал Валерка, который рассматривал мои метаморфозы с нетерпеливым интересом.

– Давай, давай! Идти можешь? Смотри, весь отряд уже выходит, мы сейчас последние будем! Иди, иди!

И я пошёл.

История, собственно, как видите, незамысловатая, и здесь можно поставить жирное слово «конец». По дороге я согрелся окончательно, куртка скоро стала не нужна, и я вернул её хозяину. Валеркина премудрость мне хорошо запомнилась на всю жизнь, и всегда, собираясь куда-нибудь в леса и горы пошляться с палаткой, я беру с собой запасную, сверхрасчётную тёплую одежду в непромокаемой упаковке. Когда меня спрашивают, на фига мне столько барахла, я обнимаю увесистый мешочек и говорю: «А это – мой куртофей!» И вспоминаю Валерку.

Так, собственно, что я хотел-то сказать… Валерка, брат, спасибо тебе, что ты меня тогда заметил, когда всем было насрать. Ты не представляешь, как это было вовремя. И спасибо за твою запасливость. И ещё – я очень надеюсь, что если все наши дела где-то учитываются и записываются, то тебе там тоже не забудут сказать спасибо.

Обряды

– А теперь, салаги, я вам рассказу историю про чёрного альпиниста. Слушайте и запоминайте.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги