Нигде посередине

Когда умер мой дед, в 88-м году, он оставил своим детям наследство, примерно по пять тысяч доперестроечных рублей – изрядная сумма по тем временам, почти что цена нового автомобиля. Автомобиль нам был не нужен, а иметь свою площадь за городом хотелось: до того, в первые три года Машкиной жизни, мы снимали дачи, а это было и недёшево, и некомфортно. Поэтому решено было купить дом в Подмосковье. Быстро выяснилось, что на оставшиеся к тому времени от наследства деньги целого дома уже не купишь, зато нашёлся вариант с домом, разделённым на части, каждая с отдельным входом и маленьким участком в три сотки. Дом был сороковых, послевоенных лет постройки, одноэтажный; в одной половине жили две одиноких женщины, мать и дочь, для которых это было основным и единственным жилищем, а вторая половина была разделена на четвертушки. В одной жила молодая пара из самой же Апрелевки, простые ребята «от станка», а вторая после смерти хозяина была выставлена на продажу. Жилплощадь выходила окнами в сторону неасфальтированной улицы и состояла из небольшой застеклённой веранды, на которой хранился разнообразный мусор, кухни и двух маленьких проходных комнат анфиладой. Были в наличии АГВ для отопления зимой, а также газовая плита на кухне; летом имелась холодная вода в кране, а зимой воду отключали, и её носили в вёдрах от колонки на углу, и тогда пользовались для всех житейских нужд жестяным умывальником. Под раковиной стояло ведро для сточной воды – водопровода на этой половине не было, равно как и канализации, зато с задней стороны дома было сооружено отхожее место с поганой бадьёй под сиденьем. Перед домом был маленький палисадник, в котором жили две старые яблони, росли кусты смородины и было место для клумб. Позади дома, вдоль тропинки к туалету, тоже шла полоска своей земли, и там можно было высаживать лук, укроп, помидоры и прочую салатную дребедень. Весной там стояло озеро талой воды, которая не сходила до конца мая, так что укроп мы сажали, как японцы рис, – в чавкающую топь.

Когда мы только купили эту фазенду, в 89-м, кажется, году, счастью не было предела. Разумеется, мама, как и все неофиты-дачевладельцы, ударилась в садоводство и по весне принялась проращивать на подоконнике рассаду, а на майские везла её на электричке на «дачу» в пухлом брезентовом рюкзаке с торчащей из горловины помидорной ботвой, и мы проводили все праздники, копаясь в жидкой ледяной глине на заднем участке. Помидоры и огурцы не родились, как мама ни убивалась на посевной кампании и сколько бы грузовиков песка и навоза, специально заказанных в какой-то особенной песочно-навозной конторе в Наро-Фоминске, мы ни закапывали в это болото. Зато родились яблоки, под которые не закапывали ничего кроме окурков. Одна яблоня была антоновкой, а вторая, огромная и разлапистая, – китайкой; в варенье шли плоды с обоих. Яблок было огромное количество, причём каждый год. По весне, отработав свою повинность на хорошо унавоженном болоте, мы ложились в гамак, натянутый между деревьями, и любовались яблочным цветом. С годами мы стали сокращать посевной трудодень в пользу гамака, а со временем и вовсе рассудили, что укроп на рынке выходит дешевле, чем с огорода, а яблони зато цветут бесплатно, и стали ложиться в гамак прямо утром первого мая, без захода на грядки. И тогда началась настоящая жизнь.

Так вот, возвращаюсь к Крокодилычу. Естественно, я почуял благоприятный момент и ввернул тему женитьбы в какой-то разговор, когда мы гуляли лунной ночью по звенигородскому болоту после второго курса. Ответ не изменился за последние полтора года.

– Ну хорошо, – продолжал я соблазнять, – ну Бог с ней, со свадьбой, не хочешь – не надо. Давай просто уедем в Апрелевку и заживём там вдвоём, кому какое до нас дело? Дом пустует девять месяцев в году, а до следующего лета что-нибудь да нарисуется. Пускай Крокодилыч царит на Свиблово, если твою маму это устраивает, а мы построим собственное маленькое королевство… рай в шалаше… и далее шёл соблазн по всем пунктам.

Но Настя упиралась – стыд какой… у всех на глазах… люди не поймут…

– Ну слушай, ты серьёзно думаешь, что все слепые и никто ничего уже не понял? Ну зачем это лицемерие и притворство? Кого ты хочешь обмануть?

Но она опять заводила свою пластинку «я девушка приличная», которую я ненавидел, и разговор затухал. Обратно возвращались недовольные друг другом, под вой сексуально озабоченных лисиц.

Так дело и тянулось, и, не знаю, чем бы всё это кончилось: никакого выхода из жилищной проблемы не просматривалось, впереди намечался тупик, поезд дальше не идёт, просьба освободить вагоны. В августе куда-то ездили вдвоём, кажется, в Сиверскую. Приехав, опять разбрелись по домам, она – к без пяти минут отчиму, я – к своей доске. Лето кончилось, начался сентябрь, третий курс.