Нигде посередине

Свадьбу загсовские тётки назначили нам на конец ноября. Отмечать сначала думали у нас в квартире, в том, что осталось от разгороженной комнаты, но бабушка была категорически против, поскольку справедливо опасалась нарушения своего телевизионного покоя. Свою квартиру предложила Маечка, мамина подруга детства и самый близкий друг семьи. Она жила с сыном Санькой и пожилой родственницей Бертой Самсоновной, которую в семье все нежно называли просто Берточка, в двухкомнатной квартире на Рогожском Валу (том самом, где вся история-то и начиналась), недалеко от железнодорожной станции «Серп и Молот». Берточке в то время было под восемьдесят. Она была крошечной сухонькой старушкой ростом мне по грудь, и мне всегда приходилось приседать коленками, чтобы обнять её при встрече. Образование она получила в Сорбонне и прекрасно до самой старости говорила по-французски. Своего мужа она потеряла в войну и с тех пор жила одна в Кишинёве, где работала педиатром-пульмонологом в городской больнице. Где-то в начале восьмидесятых она вышла на пенсию и переехала к Маечке в Москву. Врачом она была от Бога, и к её совету всегда прибегали, когда дети сваливались с очередным бронхитом. Она внимательно, подолгу выслушивала цыплячьи грудки своим стетоскопом, выстукивала перекрещенными пальцами, и её диагнозу в семье доверяли больше, чем любому рентгену. Чтобы устроить свадьбу, Берточку пришлось выселить из её комнаты, сдвинуть там всю мебель, перенести её кровать в комнату поменьше, а сама она провела два дня на кухне, готовя свой фирменный кремово-вафельный торт, вкуснее которого я никогда, ни до ни после, не пробовал.

Нам всем было очень неудобно, что Берточку пришлось потеснить; нам казалось, что такое небольшое событие не является основанием для причинения таких беспокойств пожилому человеку.

– Что вы, что вы! – говорила Берточка своим высоким надтреснутым голосом, – мне очень удобно! Это просто замечательно, что вы решили отмечать здесь: мне очень комфортно спать в другой комнате, а вот ехать по Москве мне было бы тяжелее. Так что даже и не думайте, конечно, приводите всех своих гостей, и ни в коем случае не стесняйтесь!

Гостей набралось человек пятнадцать, считая соседей; в свидетели позвали Гелку и Вадюшу. Больше всё равно за столом в той маленькой комнате и не разместилось бы.

Да и торт на большее количество кусков бы не разрезали.

2

Надо напомнить, что это был конец девяностого года; деньги быстро обесценивались, в магазинах не было ничего. Насущные продукты покупались в Москве по специальной карточке покупателя, которую выдавали только москвичам; на некоторые продукты, например на спиртное, были введены талоны. Накормить такую ораву гостей было задачей непростой: столько еды просто было негде (да и не на что) купить. Ситуацию спас Настин отец, Павел Иннокентьевич. Я очень хорошо помню этот момент, когда он подъехал к Маечкиному дому на своей замызганной «Ладе», поднял багажник и показал мне настоящее сокровище, невиданное по тем временам: большой картонный ящик замороженных куриц. Где и на какие деньги он их достал – я так никогда и не узнал, но это было натуральным чудом. Куры были синюшные, когтистые, покрытые неопрятным пухом и со всеми потрохами. Их было штук, наверное, десять. Ящик перебазировали на Набережную, и невеста с будущей свекровью накануне свадьбы провели целый день на кухне потроша, ощипывая, разделывая и зажаривая этих кур в духовке: это, кажется, был единственный день в нашей жизни, когда Насте и маме довелось делить кухню. К вечеру невеста уехала к себе на Свиблово: завтра надо было рано вставать, чтобы идти в парикмахерскую делать марафет, а мама осталась дожаривать кур. Я же в это время метался по вечерней Москве, пытаясь реализовать талоны на спиртное, которые тоже прилагались к той книжечке, которую нам выдали в ЗАГСе; спиртного не было нигде, по талонам или без. Только каким-то образом оказавшись уже вечером, в темноте, на метро Южная, я нашёл точку, где можно было взять по талонам бутылку армянского коньяка, две бутылки шампанского и палку колбасы в придачу. Это была удача: идея отмечать свадьбу тархуном к тому моменту уже не казалась абсурдной.