Никакой власти. Теория и практика анархизма

Образец этой модели описан Этьеном де Ла Боэси в книге «Рассуждения о добровольном рабстве»[15]. Этот полузабытый трактат 1549 года был вовлечен в орбиту политических дискуссий Мюрреем Ротбардом и Солом Ньюманом. Его фундаментальную идею Ротбард формулирует так: «Каждая тирания обязательно должна основываться на всеобщем народном признании… Большинство людей сами… согласны подчиняться»370. Иллюзия, привычка, сакральность, иерархия привилегий и пропаганда — все это в совокупности обеспечивает подчинение и предупреждает массовое недовольство, губительное для тирании.

Ротбард и Ньюман понимают суть тезиса Ла Боэси по-разному. Для Ротбарда главный посыл заключается в том, что «не каждый человек позволит ввести себя в заблуждение или станет подчиняться по привычке». У «глупых масс» всегда есть «более сообразительная верхушка», наделенная «ясным и дальновидным умом»371. Ньюман же делает упор на идею воли. Вывод Ла Боэси о том, что мы «сами стремимся подчиняться», отмечает он, «означает, что наша собственная свобода — тоже вопрос волеизъявления». Суть в том, что нам не нужно, чтобы элиты избавили нас от подчинения: нам нужно просто сделать глубокий вдох и набраться храбрости. «Радостное осознание» заключается в том, что «свобода — это всего лишь вопрос желания чего-то иного, отказа от власти, инвестирования в себя, в собственную независимость; или еще проще: это разрыв определенных шаблонов и моделей послушания, на которых держится власть»372. Если Ротбард рекомендует формировать «доблестную и просвещенную элиту», которая будет действовать как «авангард революционного движения против деспота»373, то Ньюман призывает каждого использовать собственные внутренние ресурсы.

Психологические ограничения, описываемые Ла Боэси, были изучены еще на ранних этапах истории анархизма. Например, Прудон отмечал, что человеческая совесть легко поддается влиянию тех социальных ролей, которые нам приходится играть, будучи учителями, судьями, военнослужащими и т.д. Адаптируя идею Прудона, Толстой утверждал, что «вдумчивые и совестливые люди» гипнотизируются церковниками, газетами и указами императоров, а также смутными представлениями о патриотизме и национальном достоинстве. Эмма Гольдман использовала версию идеи Прудона, чтобы объяснить, почему женскому движению не удалось ликвидировать патриархальный гнет. Самые прогрессивные женщины, по ее мнению, сосредоточились на «внешней эмансипации». Эта узкая цель превратила «современную женщину» в «искусственное создание, напоминающее один из образцов французского декоративного садоводства с его причудливыми деревьями и кустарниками, пирамидами, колесами и венками; все, что угодно, только не те формы, которые получаются посредством выражения собственных внутренних качеств». Развивая близкую ей тему, Гольдман добавляла, что женщины-первопроходцы

«никогда не понимали сути эмансипации. Они считали, что достаточно обрести независимость от внешних тиранов; но внутренние, гораздо более вредные для жизни и роста тираны — этические и социальные нормы — оказались предоставленными самим себе; этим они и воспользовались. Судя по всему, они столь же успешно прижились в головах и сердцах самых активных представительниц женской эмансипации сейчас, как некогда прижились в головах и сердцах их бабушек»374.

В 1960-х годах «Злая бригада» (Angry Brigade) изменила само направление анализа. Ее члены связали добровольную покорность со способностью корпоративных СМИ стимулировать подчинение и структурировать его методами капиталистической эксплуатации. В частности, коммюнике 11, обращенное к «безработным братьям и сестрам», гласило: