Никоарэ Подкова

— Гицэ, — ясным голосом молвила она, — свидетелем мне дьяк и Господь Бог. Клянусь, ни сном ни духом не виновата, не ведала о попе, как не ведаю смертного часа своего. Может быть, воротившись пьяным с охотничьего пира, забрался он потихоньку в камору, чтобы напугать меня. Как же это можно, чтобы я путалась с попом и обижала матушку попадью? А кто помогает мне вспахать землицу, посеять, хлеб убрать? Не кум ли Гицэ мне подсобляет? Разве может так помогать мне поп на глазах у всей деревни, у моей замужней дочери Иляны и зятя Тудосе? Вот тебе крест, не виновата я. Ну вот, поклялась — а теперь хоть режь меня. Правда, вчера утром на крыльце у Йоргу ты все посматривал на меня, а я глядела в другую сторону. Так ты ведь не переступал порога моего дома двенадцать вечеров, а бабы умеют отплатить тем, кто их забывает.

Ботгрос покачал головой и обратил печальный взор к другу.

— Что же мне делать с этим клоком волос, дьяк Раду?

— Брось его в огонь, друг Гицэ. Показал ты себя храбрецом, так разом пореши и давай теперь забудь обо всем докучном. Поедим пирогов и пожелаем атаманше Марге спокойной ночи. Проводи меня до двора мазыла — третью смену мне стоять на страже, а там уж сам знаешь, как тебе быть.

Над мэрджиненскими садами стояла тишина, пели соловьи.

Гицэ Ботгрос еле слышно сказал:

— Глядят теперь влюбленные на звезды, слушают соловьев и молчат.

А немного погодя глухо раздался его голос:

Накажи вас Бог,
Ночи лунные,
Из-за вас-то я
Сгубил молодость.

Безумные слова эти рождались у него мгновенно, точно искры души; взволнованный, он пробормотал их и забыл.

И только дьяку довелось однажды вспомнить о них.

10. НИКОАРЭ ПОДКОВА И ГРЕЗЫ ИЛИНКИ

Меняя на десятый день перевязку раненому, матушка Олимпиада увидела, что в ее снадобьях уже нет нужды. Она прикрыла затянувшуюся рану легкой льняной повязкой и ласково потрепала Никоарэ по плечу высохшей рукой.

— Теперь ты мой крестник, государь, — молвила целительница. — Желаю тебе как можно скорей войти в прежнюю силу.

Потом поцеловала руку с государевым перстнем.

Глаза Подковы светились каким-то внутренним светом.

— Видно, не суждено мне было умереть, матушка, — тихо проговорил он.

Он накинул на себя одежду, но не подпоясался.

Внучка мазыла переступила порог, неся кружку молока и ломоть пшеничного хлеба. Принесла она и цветок, как было велено в первый раз. Но, увидев больного в новом для нее облике, девушка робко остановилась: она поняла, что зори ее весны гаснут. Цветы, которые она рвала в лугах для этого уже седеющего королевича ее девичьих грез, цвели теперь напрасно они были не нужны. Боязливо всматривалась она в какие-то новые, нежданные черты Никоарэ. Вот он вскорости уедет и ничего не узнает о ее любви. Так думала Илинка. И слезы затуманили ее глаза.

Матушка Олимпиада, внимательно поглядывавшая на девушку, подала ей мудрый, как ей казалось, совет.

— Доченька милая, — сказала она, — дай волю слезам. Настала пора расстаться нам с государем Никоарэ. Не пировать, не веселиться едет он, многотрудные дела его ожидают.

Илинка прикрыла глаза ладонью и поспешила выйти.

— Пошла уведомить своих стариков, — вздохнула попадья. — Девичьи мечты — как мотыльки… И я такой была. Какая дева не считает, что первый улыбнувшийся ей мужчина — ее суженый? Внучка мазыла любит тебя, государь, и преподносит тебе в дар свое сердечко.

— Заметил я, матушка, только мне предстоят иные дела.

— Спору нет. Люди бывают разные: одни смеются, другие печалятся. Кто смеется, тому легче живется, — продолжала старуха, думая о Младыше. — А печальные живут в тревогах. Кто знает, может в двадцать лет мелькнуло и перед тобою видение мимолетных радостей. Знаю, знаю, не смотри на меня угрюмым глазом, ведь у каждого в жизни бывает цветущая весна. Не стыдись, государь, что цвела она недолго, такие уж они, весны, короткие.

— Не стыжусь, матушка, печалюсь. С той поры, с тех юных лет преследовали меня несчастья.

— Потому что суждено тебе носить венец и держать скипетр.

— Пусть так. Однако на лицах иных моих наставников тоже запечатлелась печаль. Они учили меня латинскому и греческому, — языки эти пользы мне не принесли. И тщетно перечисляли они преславных царей древности — от всех владык остался только прах да мумии. Наставники наши обучали нас философии Платона и Аристотеля, а куда нужнее оказалось мне искусство владеть оружием.

— Князья, государь, должны вкусить горького корня науки, дабы услаждаться плодами ее в старости.

— А многие ли князья в наше время дожили до старости?

Матушка Олимпиада промолчала.