Никогда не разговаривайте с реаниматологом

Но тут заведующая эндокринологией идет и заново меряет глюкозу. 21! Прошло 30 минут, девушка ничего не ела, никакой инфузии не было. Только истерика. Заведующая эндокринологией ехидно напоминает, что адреналин – контринсулярный гормон. И что, если мы хотим стабилизацию диабета, мы должны избавить пациентку от стрессов.

Неврологи предлагают седацию. Зовем психиатра – он девочку хорошо знает – тот седацию запрещает, мол, повредим остатки мозга. Все постепенно приходят к неутешительной мысли, что необходимо:

1) постоянная работа с психологом, чтобы научить адаптироваться к переменам, и 2) мама рядом всегда. Такая вот сахароснижающая терапия.

Кстати, не подумайте, что в нейрореанимации персонал равнодушно смотрел на рыдающую девочку. Один доктор провела с ней все утро, гладя по голове и всячески утешая. Сам доктор при этом тоже почти рыдала. Но это новый человек, а к новому девушка адаптируется с трудом. Когда она была у нас в реанимации, мы с ее страхами и истериками справлялись, так сказать, домашними средствами: длинными разговорами и определенным постоянством. Теперь же ей предстоит масса перемен. Как переживет перемены ее диабет, даже не представляю.

P.S. Ее выписали после стабилизации диабета и оформления инвалидности – в стационаре это проще, чем в поликлинике. Выписали в реабилитационный центр.

Через некоторое время от нее пришел видеопривет: «Дорогие мои спасатели!..» и дальше много хороших слов.

Она в реабилитационном центре. Сидит без опоры, с новой прической. Речь чуть-чуть замедлена, но к этому быстро привыкаешь. До сих пор худая, как щепка, но в остальном выглядит очень неплохо. Мама говорит, что интеллект и эмоциональная сфера полностью восстановились. Все, что забыла, уже вспомнила. Переживает за маму, как ей лихо пришлось за время всей этой истории. Активно работают с мышцами. Живут.

Если бы вы знали, как редко нам говорят простое «спасибо». Речь ни о подарках-конфетах или чем-то материальном. Простое «спасибо» за спасение, это бывает так редко, а ценится так дорого…

P.P.S. Такие приветы от нее приходят регулярно – в виде поздравлений с праздниками. Она ходит с небольшой опорой. Самостоятельно одевается, хотя кисти полностью не восстановились. Хорошо разговаривает. Мечтает, когда сможет ходить совсем самостоятельно, встретиться со всеми «спасителями» – ее выражение. Показать, что все было не зря. Хотя нам и не надо показывать. Мы и так в этом уверены.

Глава 19 Онкология

Онкологические пациенты попадают к нам в трех ситуациях:

1) В момент выявления болезни, и тогда именно мы сообщаем новость как самому пациенту, так и его родственникам.

2) Для хирургического лечения, экстренного или планового, уж как сложится.

3) На терминальной стадии, когда мы можем чем-то помочь и выписать, или для паллиативного лечения, читай, умереть в комфортных условиях, без боли и прочих мучений. Естественно, для этого предусмотрены хосписы, и порой мы даже туда переводим относительно сохранных пациентов, но иногда они настолько тяжелы, что никакого смысла в этом нет.

Пациенты из второй ситуации ничем особенно не отличаются от обычных хирургических-урологических-гинекологических. Они в середине пути, и куда ведет этот путь, к излечению или к финалу, никто не знает. Скажу так: пациентов со старыми рубцами и «мне десять лет назад вырезали опухоль» сейчас довольно много. Онкология развивается гигантскими шагами, и все чаще злокачественная опухоль становится просто частью биографии: была, вылечили, забыли, живем дальше. То, что раньше считалось приговором, сейчас зачастую просто повод серьезно полечиться. Не все, как ни грустно, но многое.

А вот когда простое «плохо» или «давно плохо и все хуже и хуже» оборачивается конкретным диагнозом, содержащим страшное слово «рак»… Не будем лукавить: жизнь после этого меняется. И у пациента, и у его близких. Независимо от прогноза: даже при самом благополучном варианте, когда достаточно просто операции, человек успевает попрощаться с жизнью и с родными. Такова черная магия этого слова… Тут бы помощь психолога, но увы, чего нет, того нет.

Что касается пациентов, уже выходящих на финишную прямую, тут могу сказать одно: их много. И потому что онкология все-таки не всесильна, и потому что зачастую диагноз ставится слишком поздно. Сейчас стало немного лучше, потому что появилась довольно эффективная служба паллиативной помощи и, по крайней мере, относительно сохранных пациентов, нуждающихся в такой помощи, мы можем перевести в хоспис. А еще более сохранные могут получать помощь амбулаторно и, по крайней мере, не бояться боли.

В моем кругу несколько человек попали в систему паллиативной помощи. Один умер в хосписе – с обезболиванием и круглосуточным доступом к нему близких. В их присутствии. Кстати, для родственников странным было то, что человек умирает, а врачи с медсестрами ничего особо не делают. По сути, к хоспису они относятся как к больнице.