Никогда не разговаривайте с реаниматологом

После этого начала нарастать анемия, с чем она и была госпитализирована в терапию. Перед онкологической операцией ей по поводу острого коронарного синдрома были установлены два стента в коронарные артерии, что, естественно, требовало серьезной антиагрегантной терапии (препаратами, снижающими активность тромбоцитов).

Терапевты переливали эритроцитарную массу, вводили железо и эритропоэтины, а гемоглобин все не поднимался. Естественно, пациентка в итоге оказалась у нас. Анемичная, истощенная, требующая обезболивания, как минимум, трамадолом, с жидкостью в животе.

Дочки пациентки требовали какого-то радикального решения, писали жалобы в департамент здравоохранения, настаивали на переводе в онкологический стационар, где «умеют лечить таких больных». Естественно, онкологический стационар принимать пациентку отказался.

В итоге мы спунктировали асцит (скопление свободной жидкости в брюшной полости), получили кровь, хирурги взяли ее на лапаротомию (операцию на брюшной полости) и увидели то, что было понятно и без всякой операции: продолженный рост, гнойники вокруг культи, с расплавлением, подкравливающие, плюс брюшину всю в метастазах и метастазы же в печень. Видимую часть опухоли убрали, часть брюшины тоже. Естественно, эффективность операции практически ноль, но не должен человек умирать от кровотечения.

После операции дежурные врачи даже не хотели пытаться ее разбудить и снять с ИВЛ. Я сделала это сама, рассудив, что сколько бы ей ни осталось, пусть пообщается с любящими дочками. Осталось около недели, мы даже успели перевести ее в гинекологию, откуда она вернулась к нам уже совсем умирать.

Кстати, в выписке онкологов было черным по белому написано про метастазы, что ни операция, ни последующее лечение не были радикальным лечением. Дочки же пациентки этого явно не понимали. Им объясняли и терапевты, и я, и замы по терапии, и по хирургии. Бесполезно. С их слов, онколог с радиологом им сказали, что все «ок». А кто такие мы – просто скоропомощная больница, которая не умеет лечить анемию после лучевой терапии. Не нам спорить со специалистами.

Но здесь есть и другая сторона вопроса. Всегда ли лечащий врач – онколог, хурург, радиолог, химиотерапевт и т. д. – честно говорит: «все, дальше мы бессильны, обращайтесь за паллиативной помощью»? Почему очень часто такие пациенты узнают о своей неизлечимости от нас, искренне считая, что онколог обещал излечение? Онколог-то может так и не говорил, но что в реальности услышал пациент? Проблема в том, что онкологическая служба может отказаться от пациента одной элегантной фразой: «вызывайте Скорую». На этом общение очень часто заканчивается. И начинается вот это нескончаемое: «нас же лечили, нам нужно только поднять гемоглобин, нужно только справиться с одышкой, и мы снова вернемся к онкологу…» Недоговоренность, непроговоренность проблем – страшная вещь, мучительная для каждого участника.

Естественно, часто виноватым оказывается тот, кто наконец-то озвучил правду. На него будут писать жалобы, именно он будет тем, кто загубил… И именно поэтому телефон паллиативной службы родственники таких больных будут узнавать только от нас. Иногда им это поможет, иногда уже нет. Мне кажется, что мысль о том, что кто-то готов быть рядом и помогать даже безнадежно умирающему, должна, как минимум, утешать, как максимум, придавать сил.

Заведующая терапии говорит, что онкологических пациентов у нее лежит около 30 %. Практически все они паллиативные. Кого-то сумеют перевести в хоспис, кто-то умрет здесь.

* * *

Молодой человек 30+ – рак гайморовой пазухи, множественные метастазы, пакеты лимфоузлов вокруг трахеи вызывают удушье, нуждается в обезболивании наркотиками. Лечился в Израиле, результат – вот он. Получал химиотерапию в Москве. Сам не понимает, что финал. Искренне ждет волшебного укола, от которого пройдет слабость и одышка. Надеется на следующий сеанс химиотерапии, в котором ему уже отказано по тяжести и неэффективности.

Все прекрасно понимают его мать и жена. И до ужаса боятся, что его выпишут домой, где они окажутся один на один с его болями и удушьем. О том, что в Москве существует развитая и реально работающая паллиативная служба, что есть много хосписов, выездные бригады, курирующие пациентов на дому, координационный центр с круглосуточным телефоном, они узнают только от меня. Я сначала успокаиваю их, что никто в никуда их не выгонит. Даю все телефоны и координаты и советую хотя бы позвонить и послушать, что им предложат.

P.S: Паллиативная служба не понадобилась. Молодой человек умер у нас – без боли и удушья, во сне.

* * *

Женщина 60+ – рак толстой кишки с метастазами брюшины. Неоперабельно, но подобрана тагетная терапия, проводится химия. Три курса прошли неплохо, пациентка сохранна, вполне в разуме, ведет довольно активную жизнь.

А вот после четвертой химии резко пропал аппетит, появилась рвота и боль в животе после еды. Онколог пожимал плечами, мол, что вы хотите, это химия. Будет совсем плохо – вызывайте Скорую.