Никогда не разговаривайте с реаниматологом

Женщина не ест и практически не пьет. Через пару дней дочь пациентки привезла ее к нам. На рентгене – самая что ни на есть кишечная непроходимость.

Обезболили, завели зонд, дали барий, начали капать – растворы, затем парентеральное (внутривенное) питание. И пациентке сразу стало хорошо. Она в ясном сознании, у нее ничего не болит, у нее прибавляется сил. Барий наутро тонкой струйкой, но просачивается вниз. В общем, ждем. Дочка счастлива, что мама хорошо себя чувствует, что она под присмотром, и как-то даже не очень слышит, что непроходимость-то не разрешается, что все хорошо потому что в желудке ничего нет, а все питание идет в вену.

Я все-таки врач и я вижу:

• что все очень плохо и без операции, скорее всего, не обойтись;

• что семья явно устала и считает, что больная слишком капризная;

• что сама пациентка очень боится возобновления болей, рвоты, а еще инвалидизации, немощности и зависимости от других.

Я объясняю дочери, что поведение мамы на редкость адекватно: она не ела, потому что пища не проходила. А что еще ей следовало делать? А когда истощилась, сама попросилась в больницу. Но эта парадигма – капризный больной и заставляющий его есть-пить родственник – она зашита в какие-то подкорки.

В общем, через три дня ее взяли на лапароскопию. Там ничего хорошего – огромный конгломерат из

петель кишки, надо делать лапаротомию, удалять часть кишки и выводить стому. Но опасно: опухоль большая, вся брюшина в метастазах, к ней подпаяны петли практически всего кишечника.

Решили еще подождать и начать кормить: все-таки часть бария как-то просочилась. А пациентка продолжает чувствовать себя хорошо! Она с интересом и даже восторгом наблюдает за нашей работой (блок на 5 коек). Рассказывает об увиденном дочери и остальной родне – к ней постоянно кто-то приходит. Читает книжки, решает кроссворды. Начала есть, правда, без особого аппетита. Так пошел еще день. Потом началась рвота, и стало понятно, что чуда не произошло.

Дилемма простая: или операция с непонятным исходом, или медленная смерть от голода. Как вариант – жизнь на полном парентеральном питании, то есть в больнице. Хоспис вся семья обсуждать отказалась.

В итоге, хирурги согласились попробовать открытую операцию. В чем-то это было практически безумие при таком объеме поражения, но опять-таки, что было делать? Все объяснили дочери: риски и возможные исходы. Что будет, если операцию не делать, дочка и так уже прекрасно поняла. Оставалось убедить пациентку.

Она боялась боли, беспомощности и инвалидности. Колостома ей казалась чем-то ужасным. Я рассказывала, что это вполне переносимо, и масса народу живут со стомами, но кого такие слова убедят?

Но не могли же мы ее просто выписать?

Вместе с дочкой мы ее убедили. Она уезжала на операцию в ясном сознании, и явно не смирившись с происходящим…

Пациентка умерла через сутки после операции от кровотечения. Вот только что разговаривала, улыбалась, а через минуту впала в кому, гемоглобин 40, до операционной не довезли. Мгновенно, необратимо и безболезненно.

Я до сих пор не могу отделаться от мысли, что послала ее на смерть. Мысль о том, что это был единственный шанс, нисколько не утешает…

* * *

Мужчина 60+ – рак легкого. Тяжелейшая одышка, удушье. Его привезли из терапии, когда поняли, что просто наркотиками не справятся, доза приближается к смертельной. А эвтаназия у нас, если кто не в курсе, запрещена. Оставить же все, как есть, невозможно: страшнее смерти от удушья еще ничего не придумано. Ввели в искусственную кому, подключили к ИВЛ. Ждем. Просто ждем, когда болезнь завершит свое дело.

Уж лучше так. Главное, что без мучений, спокойно и во сне.

* * *

Женщина 70+ – довольно длительный, несколько месяцев, кашель. Потом присоединилась одышка. Обследовали – центральный рак левого легкого. После бронхоскопии с биопсией развилась картина бронхоспазма, и пациентку перевели к нам.

Ингаляции, гормоны, наркотики как-то не помогали. Зато хорошо пошла неинвазивная вентиляция – пациентка прямо-таки вцепилась в маску, снимала ее только, чтобы попить воды. До утра она вентилировалась, потом вроде стала дышать просто кислородом, лежа четко только на левом боку. Меня смущала тахикардия до 160 в минуту, которая не уходила не ни на каких пульс-урежающих препаратах, и какой-то резкий рост печеночных ферментов. Метастазов в печень видно не было.