На стене возле камина висели портреты в полный рост: на полотне слева была изображена очаровательная женщина в высоком елизаветинском воротнике, подхватившая одной рукой крошечного щенка терьера. На портрете справа был изображен благородного вида джентльмен с остроконечной черной бородкой в парчовом камзоле по моде начала столетия. На письменном столе возле него красовались глобус и секстант. Похоже, род Холбурнов уходит корнями в глубокую древность, подумала Камилла. А учитывая роскошную остановку, древность рода подкреплялась изрядным богатством.
Камилла залюбовалась очаровательным фортепьяно розового дерева. Неясный шорох у нее за спиной заставил ее обернуться – в дверях стоял лорд Холбурн. Ей показалось, он разглядывает ее с опаской, как какое-то диковинное существо, причем стоит там уже довольно долго…
– Как ваш дворецкий, милорд? – вежливо осведомилась она.
– Он поправится, – коротко бросил Холбурн, входя наконец в комнату. – Прошу вас, леди Ротуэлл, садитесь.
– Такое случалось раньше? – поинтересовалась Камилла, опустившись в предложенное хозяином кресло.
Холбурн, все еще держа в руке ее визитку, сел напротив.
– Что вы от меня хотите, леди Ротуэлл? – в упор спросил он.
Камилла смущенно отвела глаза.
– Стало быть, вы знаете, кто я?
– О, думаю, догадываюсь, – ответил он. – Но предпочел бы все-таки услышать ваши объяснения.
Камилла собралась с духом.
– Я – дочь Дороти, – заговорила она, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнения. – Приехала в Лондон всего несколько недель назад. И полагала, что долг предписывает мне нанести вам визит вежливости, милорд, но узнала, что вас нет в городе.
– Совершенно верно. – Холбурн прищурился. – Могу я спросить, почему вы после всех этих лет решили вернуться в Лондон?
Камилла замялась.
– Я приехала, чтобы выйти замуж, – коротко сказала она. – Мой отец…
– Ваш отец? – резко перебил он.
Краска бросилась ей в лицо. Никогда еще Камилла не чувствовала себя до такой степени глупо.
–
– Боюсь, я не совсем понимаю, леди Ротуэлл, – спокойно сказал он.
Камилла уже направилась к двери, но эти слова заставили ее обернуться. Рука Холбурна стиснула подлокотник кресла, словно он собирался вскочить и броситься за ней. Однако он этого не сделал.
– Моя мать была не очень мудрая женщина, месье, но я любила ее, – опустив голову, пробормотала Камилла. – Трудно отрицать, что ее поступок поставил вас… в очень неловкое положение. Я понимаю, какие неудобства… Поверьте, я очень сожалею об этом. Это все, что я хотела сказать.
При этих словах лорд Холбурн резко встал.
– Бог ты мой! – вырвалось у него. – Неудобства, вы сказали?! – Он заходил из угла в угол. – Неудобства?!
Камилла подняла на него глаза.
– Возможно, кто-то назвал бы это по-другому, более резко, но мне не хочется этого делать, – негромко пробормотала она. – Всего доброго, лорд Холбурн. Не нужно меня провожать.
– Подождите, – хрипло бросил он, по-прежнему не глядя на нее. – Что… Что она рассказывала вам обо мне?
Камилла смущенно затопталась на месте.
– Очень мало, милорд, – чуть слышно проговорила она. – Вообще говоря, моя мать редко говорила о своей жизни в Англии.
– Редко? – рявкнул он. – Значит, она даже не рассказывала вам, как мы познакомились? Не говорила, сколько времени я ухаживал за ней? Не пыталась даже меня описать?
Камилла с трудом проглотила вставший в горле комок.
– Нет, месье.
Он наконец повернулся к ней.
– Она хотя бы объяснила вам, почему мы расстались?
Камилла помялась, потом грустно кивнула.
– Да, – прошептала она. – Потому что она хотела уехать с Валиньи во Францию…
Холбурн обхватил голову руками.
– Он никогда не любил ее. Никогда. Она всегда была для него… игрушкой. – Он весь дрожал. – Всю жизнь… Ради всего святого, неужели никто не понимает, что он собой представляет?!
–
Отойдя от окна, лорд Холбурн вновь принялся расхаживать по комнате. Растерянная Камилла понятия не имела, что делать. Остаться? Или незаметно уйти? Она поймала себя на том, что понимает гнев и смущение старого лорда и в глубине души сочувствует ему. Внезапно Холбурн остановился.
– Она просто была очень молода, – пробормотал он. – Семнадцать лет… Боже ты мой! А мне было за тридцать… Я был слишком суров – теперь-то я это понимаю. И, Господь свидетель, я был не слишком привлекателен. Но после всех этих месяцев, когда она наконец сказала мне «да», я… я подумал, что она полюбила меня.
Камилла не знала, что сказать. Она уже начинала жалеть, что пришла сюда – видеть боль, разрывающую сердце этого немолодого уже человека, было невыносимо.
– Мне очень жаль, месье, – прошептала она.
Лицо Холбурна помрачнело, на скулах заходили желваки.