Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Так грустно читать о твоем недовольстве детьми, которых ты так любишь. Боюсь, что ты слишком строг с ними. Конечно, издали судить трудно.

Письма Евгении Савельевны[925] мне очень понравились, и то, что прислала тебе, и то, что написала мне. Но у меня сейчас очень, очень много работы и все срочно (Герцен, Литературное наследство + Москва, гоголевские планы). Много накопилось писем, а я все не отвечаю.

Привет Татьяне Спиридоновне.

Ты спрашиваешь о здоровье. Давление 110–195. Но самочувствие приличное. Врач мне сказал, что я должен исследовать глазное дно, т. к. высокое давление может привести к слепоте. Я был у окулиста, и он сказал, что у меня нормальные для старика глаза. Не сможешь ли ты в Одессе показать свои глаза Филатову?[926]

9 марта 1952 г. Москва

Дорогой мой Гогус,

Пишу тебе уже в Харьков. С нетерпением жду твоего письма с описанием того, что тебя встретило дома и на службе.

Твое длинное письмо перечел два раза.

Жизнь идет к концу, и такое чувство, что очень стремительно, и так грустно, что ты и Татьяна Борисовна — последние близкие люди, которым дорог не только я, но дорого и все мое. А у Татьяны Борисовны было уже несколько спазм, а о себе — что же писать тебе — сам знаешь. А тут еще беда со слухом[927]. А я все надеялся, что у тебя, наоборот, слух обострится.

Что писать о себе, чтобы утешить тебя?! Софья Александровна уже сидит. Сама включает радио. Вот и сейчас она слушает передачу: Качалов читает «Воскресение». Часа через два я поведу ее чуточку пройтись. Но, друг мой, с речью стало даже хуже. Почему? С прибавлением сил — у нее оживилось сознанье. И мысли, что она уже никогда не будет полноценна. Она очень мучается и в такие минуты то просит у меня прощенья, то говорит «Страшно». Вот эти приступы и тормозят исцеление!

Быт: продолжает работать стряпуха, и ходит старушка на 3–4 часа в день (кроме воскресных) за 200 р. в месяц. Она днем греет пищу, кормит, умывает и приводит в порядок комнату. Мы оба ею довольны.

Вчера открылась выставка Гоголя[928]. Она очень удалась. Даже начальство наше довольно. Мои «Петербургские повести» пользовались успехом. Мне пришлось 3 «экскурсии». Первая — я показал нашу работу нашему министру Леонтьевой[929]. Вслед за тем академику Виноградову. Он теперь 1^ое лицо на гуманитарном фронте. Ты читал, что он председательствовал на юбилейном торжестве в Большом Театре. А у нас гадали, кто будет: Фадеев, Тихонов, Симонов. И вдруг наш Виктор Владимирович[930]. Третья экскурсия — народный артист Завадский со спутниками[931].

Присутствовал я и на открытии памятника Гоголю[932]. Один из немногих получил пригласительный билет.

Памятник поставлен тот, за который я высказывался на конкурсе проектов. Но он оставляет меня холодным. Как монумент он хорош, но это Гоголь такой, каким он должен быть, а не такой, каким он был.

Кстати, на открытии выставки были: артисты, ученые, художники, но не было… писателей! Хороши!

Начинаются музейные будни. Я пойду к врачу. Надеюсь, что он разрешит мне продолжать работу. А то я схожу «на нет» в Музее. Мой преемник Дубовиков — гораздо лучше меня ведет отдел. И я рад тому, что непохож на балерину, которую затмила новая звезда. У меня нет и тени досады.

Но, что я могу уже мало работать, конечно, очень огорчает меня. А уйти — нет смелости, чем же жить? Издательство наше прекращено[933]. А проникнуть в другие очень трудно. Держусь за «Литературное наследство». Но там низкая оплата, нет договоров — все зависит от милости Зильберштейна и Макашина[934].

Страстно мечтаю с Софьей Александровной уехать за город — на чистый воздух и ритмичную жизнь. Возвращаюсь к твоему письму. Была у нас как-то Наталья Ивановна (твоя тетушка), говорила, что видела твою Таню. Восхищена ее видом. Она нашла ее моложавой и прекрасной. Тебе, как мужу, должен быть приятен этот отзыв. Что ты написал ей резкое письмо за проявленную ни на чем не основанную ревность — дурно. Ты же сам пишешь, что получаешь от нее письма чуть ли не через день. Ее упрек — одно из проявлений ее любви. Не у всех любовь логична. Как здоровье Павлуши?

С грустью читал про Михаила Ивановича[935]. «Mut verloren — alles verloren»[936], а теряет нечто большее, чем муж.

Как мне хочется кончить письмо словами «Всего светлого».

Как ты мог подумать, что Софья Александровна забыла тебя. Она шлет тебе привет.

Я послал тебе адрес твоего учителя Николая Николаевича — в Одессе[937]. Получил ли?

21 мая 1952 г. Москва

Дорогой мой Гогус,

Вернулся в Москву 20^го, следовательно, на другой день после твоего отъезда с твоей Таней. Татьяне Борисовне был очень приятен мой рассказ о моем впечатлении от вас обоих (не о твоих глазах!). Мой бедный Гогус. Как жаль, что нам не удалось проститься.