Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

За это время я трижды выступал. В Музее Москвы сделал доклад об литературных экскурсиях по городу. Успех был, какой бывал у меня в 20^х годах. Мое выступление назвали симфонией. С таким же успехом провел экскурсию в Музее по гоголевской выставке с группой научных сотрудников Толстовского Музея, показывал не только выставку, но вводя их в лабораторию нашего экспозиционного творчества. В группе была молодая девушка Оксана Николаевна Розенталь[962], тебе не трудно догадаться, чья дочь. 3^ья речь на вечере Грибоедова перед демонстрацией 3^ех сцен из пьесы «Грибоедов». Я был недоволен своим выступлением, чувствовал себя усталым, но мне говорили, что сказал хорошо (вероятно, утешали). Написал три заметки для Большой Советской Энциклопедии. 1) Музей Пушкина, 2) Музей-квартира Пушкина, 3) Путешествия — литературный жанр[963]. Кроме того, большую статью для журнала «Славяне» о 2^х томах истории Москвы[964]. Для Музея разработал 3 плана экспозиции для выставки Воссоединения[965]. 1) Пушкин в Украине и об Украине, 2) Писатели-декабристы об Украине, 3) Нарежный и Котляревский[966]. Все это небольшие работы. На Заседании месткома выступил против предложенной резолюции, в которой без всякой мотивировки был завуалированный выпад против Б. П. Козьмина, который не присутствовал на собрании. Я разоблачил эту попытку, и резолюция была изменена.

В Союзе Писателей был вечер (на котором я не мог быть), посвященный Ю. Н. Тынянову. На этом вечере Андроников[967] напомнил об его формалистических ошибках. Это вызвало пламенную отповедь со стороны В. Шкловского, который сказал между прочим: «Довольно этих разговоров, от этих проработок Б. М. Эйхенбаум ходит уже с 3^я инфарктами». Не то удивительно, что пылкий Шкловский выскочил с такой речью, а то, что она была покрыта громом аплодисментов. Мужа Валентины Михайловны я навещаю, он немного отошел, т. е. может говорить не только о покойной. Но еще очень слаб и лежит совсем разбитый. Его положение не так худо, как ты мог представить по моему письму: у них живет его ученица, которая о нем позаботится[968].

Ну, кончаю свое сухое письмо, похожее на отчет. Да! вот еще что! Я боюсь, что из‐за тебя твой дядюшка сердится на меня, т. к. он больше не заходит.

Обнимаю тебя.

Крепко жму руку Павлуше, желаю ему успехов в хореографии, привет Алеше: он уже прыгает на присланной тобой карточке очень мило. Конец венчает дело: привет твоей Тане.

Н. Анци

31 марта 1954 г. Москва

Дорогой мой Гогус,

Вероятно, твоя Таня уже получила мою взволнованную открытку. А я за эти дни твое письмо. Со вчерашнего дня я на работе.

Был у врача, и он мне разрешил с условием кончать работу в 5³⁰ и вечером не возобновлять. В твоем письме ты сообщаешь печальную новость о смерти тети твоей Тани. Сколько доходит до меня вестей о смертях! Очень был взволнован, узнав, что у Татьяны Борисовны был криз гипертонии. Как понять твои слова, что мама Татьяны Спиридоновны переедет к вам? Я понял так, что Вы ликвидируете ваши казанские корни. Татьяне Спиридоновне будет теперь полегче. И тебе, т. к. тебе смогут читать. Очень огорчает меня то, что дети тебе не читают. Как скажешь, может быть, мне написать им об этом?

Софья Александровна бодра и энергична. Она теперь уже может проверять счета, делать покупки. Она усердная посетительница выставок, концертов, театра, кино (особенно мы увлечены итальянскими фильмами с их гуманистическим реализмом. Каждое из этих ее развлечений не чаще раза в неделю. Я занят выставкой «Воссоединение», скоро буду вновь работать в «Литературном наследстве» для III^го тома Пражской коллекции Герцена[969].