Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Какие литературные новости. Наша общественность взволнована статьей в «Комсомольской правде» «За голубым забором», изобличающей Вирту в действиях, недостойных советского писателя[970]. Например, устройстве субботника с комсомольцами в свою пользу (для устройства своей усадьбы). Писатель Суров (автор «Зеленой улицы») исключен из Союза писателей; говорят, и из партии за пьяные дебоши[971]. В «Новом мире» крайне резкая статья Лившица о Мариэтте Шагинян, изобличающая ее в самоупоенности, крайнем легкомыслии и бесчисленных ошибках[972]. Статья очень злая. Шагинян, доказывая превосходство нашей науки над буржуазной и феодальной, пишет (цитирую по памяти): «Фома Горобец типичный представитель схоластической науки». Лифшиц пишет: «Если это действительно Горобец, то он Тиберий, а не Фома. Если это Фома, то скорее Брут[973]. Но тот и другой отличались способностью таскать кур, поросят, огурцы. И ни в какой мере не отражают схоластическую науку. Если же автор имеет в виду Фому Аквината, то он никакого отношения к Гоголю не имел». Шагинян, ощутившая «веянья бессмертья» в замечательном труде Сталина о проблемах социалистической экономики, решила открыть и свой закон социалистической экономики: «Снижение цен прямо пропорционально повышению качества товаров». Над всем этим так зло издевается Лифшиц, что такие писатели, как Симонов, назвали его рецензию неслыханным хулиганством, а Панферов[974] в «Октябре», говорят, будет печатать ответ чуть ли не самой Шагинян на рецензию Лифшица (см. Новый мир № 2 с. г.). Возмущение рецензией вызвано тем, что Шагинян заслуженная писательница нашей эпохи.

Появилась очень хорошая поэма Твардовского «За далью даль»[975].

Ну, пора кончать.

Спешу на работу

Привет тебе и Татьяне Спиридоновне от нас обоих, а твоим мальчикам от меня, ибо Софья Александровна их не видала.

Твой Н. Анц

6 апреля 1954 г. Москва

Дорогой Гогус!

Хотя мне очень хочется сейчас раздеться, лечь и почитать перед сном, но я начал думать о тебе и решил, что надо тебя развлечь чем-нибудь.

У меня был на днях мой друг с 1898 года Борис Делоне. Мы с ним спорили. Он доказывал мне, что все мы людьми в полном смысле слова становимся к 50 годам (так начиная с 40 лет). А до этого мы всё еще куколка, мало что понимающая. Лучшие годы — старость. Я это слышал последнее время от многих. В том числе от Шагинян, от Пришвина[976]. Что же это, симптом времени? Думал о Фаусте, который душу продал за молодость. Думал о Герцене, Тургеневе с их гимнами юности, вернее, с их печалью об умчавшихся «вешних водах»[977]. Думал я и о себе. И стараюсь понять, в чем тут дело. Помнишь, у Ахматовой (моей современницы):

Вместо мудрости — опытность, пресное
Неутоляющее питье.
А юность была — как молитва воскресная…
Мне ли забыть ее?[978]

Прибавилась ли мне с годами мудрость? Право, не знаю. О возрастах я думаю как об исторических эпохах. Время кое-что приносит ценное, но и уносит также ценное. И не только свежесть, силу чувств, но и понимание, то понимание, которое отнимает «опытность пресная» — создающая привычку. А привычка, по словам Гамлета: «Чудовище, она, как некий дьявол, познанья зла в душе уничтожает»[979]. А следовательно, мудрость идет на убыль. Итак, с годами мы кое-что утрачиваем в понимании правды, а кое-что приобретаем. Поэтому я любой возраст ценю: и утренний туман с последними звездами, и холодный белый день зрелости, и старость с «новыми звездами». Ну вот, дорогой, что ты думаешь о своей юности, когда она и у тебя позади. Обнимаю тебя. Привет Татьяне Спиридоновне.

Твой Н. А.

Москва возбуждена приездом Французской Комедии[980]. Билеты получили редкие счастливцы. Только и слышно разговоры о гастролях, и больше всего не о «Сиде» (что самое интересное, т. к. у нас трагедий не ставят), а о Тартюфе[981].

Мне говорили, что одна мамаша назвала только что родившегося у нее Тартюфом! Очевидно, она хорошо знакома с Мольером!

Кстати. Лифшиц — критик, напавший на Шагинян, получил резкую отповедь в «Литературной газете»[982]. В том же № статья Гладкова о пьянстве и дебошах наших писателей (досталось и Сурову)[983]. Москвичи сейчас очень увлекаются итальянскими фильмами, и я тоже[984].

29 апреля 1954 г. Москва

Дорогой мой Гогус,