Николай I

Не любил Николай Павлович и очков, считая их признаком вольнодумства и неблагонадежности. Собственно, очки были запрещены при дворе и в предшествующее царствование. Александр Павлович и Мария Федоровна, будучи близорукими, пользовались лорнетами. Николай I также не признавал очков, и редко кто по медицинским показаниям, как, например, генерал от инфантерии и генерал-адъютант «из числа аккуратных немцев» А. И. Нейдгардт, осмеливался носить их^{1500}. Когда в 1842 году император посетил Харьковский университет, ему бросился в глаза студент в очках, которым оказался упомянутый Оже де Ранкур. На грозный вопрос государя: «Зачем Вам очки?» — студент не растерялся и бойко ответил: «Без очков я не имел бы счастья лицезреть Ваше Величество»^{1501}. Николай Павлович прошел мимо, и случай остался без последствий.

Своих сыновей император приучал к мундиру с детства. Так, 10 июня 1830 года он писал из Варшавы воспитателю своего тринадцатилетнего наследника К. К. Мердеру: «К приезду нашему вели изготовить Саше кавалергардскую форму, но постарайся, чтоб хорошо его одели, жене сделаем сюрприз и 1 июля пропарадируем с разводом»^{1502}. У наследника имелись также гусарский, павловский и казачий мундиры. Вступив на престол, Александр II начал свое царствование с изменения униформы как гражданской, так и военной. Подвергся модернизации гражданский мундир: мундир «французского образца» с вырезом юбки спереди был заменен полукафтаном с полной юбкой. Как отмечали современники, в начале царствования на улицах Петербурга нередко можно было встретить офицеров одного и того же полка, по-разному экипированных. Офицеры не поспевали за указами об изменении формы одежды. «Крючок» от мундира Николая I «зацепил» и его сыновей…

«Каторжник Зимнего дворца»: Рабочий день императора

«Первым тружеником народа своего» назвал покойного императора поэт А. Н. Майков^{1503}. Сам же Николай I, в шутку, в письме к Константину Павловичу от 21 марта (2 апреля) 1827 года писал о себе: «…твой каторжный du palais d’hiver» («каторжник Зимнего дворца»)^{1504}. В этом была доля истины. Если не считать Петра I, которому Николай старался подражать в многосторонности занятий, никто из государей нового времени не трудился так деятельно и самозабвенно. Судя по всему, Николай Павлович не относился к ярко выраженным «жаворонкам», но, как это было принято в семье родителей, вставал достаточно рано[13]. В детстве подъем происходил между семью и восемью часами утра, причем одевался он тогда довольно лениво и медленно, спать ложился в десятом часу. Жизнь заставила подчиниться более жесткому ритму и подъему без промедления. Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала, что летом отец вставал в 7 часов утра. «Он любил спартанскую жизнь, — писала она, — спал на походной постели с тюфяком из соломы (во время визитов в Англию матрасы набивали сеном. — Л. В.), не знал ни халатов, ни ночных туфель…»^{1505} Впрочем, ночные туфли, по крайней мере в последние годы жизни, у него были.

Ко времени около семи часов утра относятся самые ранние из зафиксированных современниками приемов императора. По воспоминаниям А. Я. Стороженко, перед тем как срочно отбыть в Польшу в действующую армию, он получил через жандармского офицера записку А. X. Бенкендорфа, который предписал ему быть в 7 часов утра в Зимнем дворце для последующего представления государю. Вскоре камердинер позвал его в кабинет императора. «Еще было темно, — вспоминал мемуарист. — Довольно узкая, высокая лестница, освещенная не совсем ясно, привела меня к дверям кабинета…»^{1506}

Речь идет о лестнице «на половине их императорских величеств» в северо-западном «ризалите» (так принято было называть весь этот выступающий угловой объем Зимнего дворца), созданной в 1826 году по проекту архитектора В. П. Стасова. До пожара 1837 года она связывала второй этаж с третьим, где над комнатами Александры Федоровны находилась жилая «половина» Николая 1, в том числе и его кабинет^{1507}. Рядом с лестницей в 1826 году была установлена и «подъемная машина», изготовленная на Колпинском заводе, — один из первых в России лифтов. После пожара лестница была реконструирована по проекту архитектора А. П. Брюллова. В декабре 1838 года установили и новую конструкцию подъемного механизма, разработанную инженер-полковником А. А. Фуллоном. По проекту 1838 года «подъемная машина» связала уже не три, а только два нижних этажа жилой половины императорской семьи и предназначалась в первую очередь для императрицы и других женщин[14].