Николай I

Необходимо отметить весьма значительную роль Николая Павловича в создании своей любимой загородной резиденции. В частности, на сохранившемся в архиве плане дачи он лично значками латинского алфавита отметил функциональное предназначение комнат^{1614}. Иногда в отсутствие хозяев для почетных гостей устраивались своеобразные экскурсии по «Коттеджу». Посетивший его в январе 1834 года генерал П. X. Граббе отметил в памятной записке: «…Следы тесной семейной жизни государя, эти две детские кроватки в одной комнате, кабинет, спальня императрицы, все это так близко, так вместе; этот вкус, как бы отдыхающий от пышности и во всем проглядывающий; несколько картин, изображающих сцены из последней турецкой и польской войны; вверху кабинет государя с телескопом, в который он обозревает свое подвластное море, Кронштадтом и всегда бодрствующим флотом загражденное, все это вместе производит впечатление какого-то кроткого величия, для души умилительное»^{1615}. Астольф де Кюстин, А. Ф. Тютчева, Г. Блумфильд и другие мемуаристы оставили свои зарисовки семейной обители императора, хотя иронизировали по поводу сырости, от которой на шкафах росли грибы, а в нижних комнатах могли появляться лягушки^{1616}.

В 1829 году, в год завершения строительства, был утвержден и герб «Александрии». У входа в «Коттедж» посетителей встречал щит из панциря черепахи с гербом по рисунку В. А. Жуковского, повторявшимся также и во внутренней отделке дворца и предметах обихода. На гербе на синем щите был изображен обнаженный меч, пропущенный через венок из белых роз, любимых цветов Александры Федоровны. Вокруг располагалась надпись: «За веру, царя и отечество»^{1617}. Над входом в «Коттедж» был помещен военный трофей — камень из ворот крепости Варны. Но «Коттедж» был не только символом. Несмотря на некоторые недостатки, он в целом отвечал стремлениям Александры Федоровны и Николая Павловича к уединению, о котором они мечтали в молодости. Здесь Николай Павлович выступал в роли «петергофского помещика», называя «Александрию» «своим поместьем»^{1618}. Формально оно не принадлежало императрице, хотя недвижимостью ее порфироносный супруг не обделил.

По справке, выданной конторой Николаевского (Аничкова) дворца после смерти Николая I, за Александрой Федоровной числились следующие имения: мызы Ропша и Кипень (дарственная от 1 января 1826), Дудергофские горы с шестью деревнями (от 20 февраля 1826), мыза Знаменская (от 20 апреля 1835), Сад Царицын, как стала называться бывшая Софиевка близ Умани (от 21 апреля 1836), имение Ореанда, или, как тогда писали, Орианда в Крыму (от 17 сентября 1837). Кроме того, по духовной Николая Павловича, составленной еще в 1844 году, после его смерти в пожизненное владение Александре Федоровне должны были отойти дача «Александрия» в Петергофе и Аничков дворец, что было оформлено 9 апреля 1855 года (после ее кончины они поступали в собственность Александра Николаевича)^{1619}. Таким образом, хотя в литературе и даже документах встречаются упоминания о «даче Ея Императорского Величества Александрии», она была собственностью Николая Павловича и находилась лишь во временном ее владении в 1855–1860 годах. Тем не менее Александра Федоровна распоряжалась ею как полноправная хозяйка. Так, в 1848 году последовало распоряжение составить единообразные планы загородных имений Александры Федоровны — «дачи Александрии и мызы Знаменской с подробным показанием всех без исключения находящихся там строений, садов, парков, езжалых и пешеходных дорог»^{1620}.

Вообще царская семья каждый год проводила до шести месяцев в окрестностях столицы. Великая княжна Ольга Николаевна отмечала: «Теперь как-то трудно себе представить, как часто наш Двор менял свое местопребывание между маем и октябрем месяцем. Весной мы проводили несколько дней на Елагином, чтобы избежать уличной пыли, затем Царское Село, переезд на июль в Петергофский Летний дворец и, наконец, из-за маневров, Гатчина или Ропша с ураганом светских обязанностей: приемы, балы, даже французский театр в маленьком деревянном доме»^{1621}.