Николай Коняев. Два лица Власова.

вышел на полянку. С левой стороны из леска из автомата меня обстреляли. Видимо, немцы, так как

тогда еще только у них были автоматы. Подстрелили мне немного шинель на животе. Заиграла наша

«катюша», по шуму понял — сюда, и упал вдоль дороги. Снаряды рвались кругом меня огненными

столбами. Некоторые разорвались в трех метрах от меня, но я лежал в дороге, как в мелкой траншее, и

они не поразили. Когда второй раз «катюша» выпустила снаряды, они рвались впереди меня, в

нашем тылу.

Прошел луговые места, подошел к большому лесу. Слышу:

— Стой! Кто идет ?

Говорю:

— Свои.

Захожу к ним в кусты. Там комполка и еще человек десять. Комполка спросил:

— Где был?

Рассказывал, где был и что там немцев нет. Не поверили. Командир послал помощника начальника

штаба проверить. Пошли, проверили — никого нет. Тогда пошли звать всех.

Немцы наступали двумя направлениями на нас. Атаковали передний край, командный пункт полка и

продвинулись на полтора–два километра. Ночевать в лесу не стали и на обратном пути, в свои

укрепления утащили всех раненых и почти всех убитых с нашей обороны.

Утром отправили Казакова к моей позиции проверить, сколько там убитых немцев. Издалека Казаков

насчитал восемь человек, а ближе, к переднему краю, видимо не пошел.

Посчитали, что я нахвастался, и даже не поблагодарили за то, что я не оставил позиции.

Куда–то девались при атаке немцев комроты Останин, политрук Зырянов, лейтенант Король и

начсвязи, а также и другие бойцы…

Командиром роты стал коммунист Маликов.

Были разные пополнения, в том числе казахи, узбеки и другие национальности Средней Азии, не

привыкшие к морозу. Пожилые, видимо, верующие… Если одного убьют, они соберутся вокруг него, а

следующей миной или снарядом убивает их. Одного раненого ведут в санчасть несколько человек.

Передний край пустеет. Были и моложе пополнения и лучше обученные.

Особенно запомнились три молодежных батальона, среднего возраста [65] лет двадцати, в белых

халатах. Как пришли, сразу пошли в наступление, и через полтора часа из них почти никого не

осталось.

Пополнения приходили, и мы все вели наступления, а немец нас как траву косил.

Перед позициями немцев все было избито снарядами, устлано трупами и даже кучи трупов были, так

как раненые тянулись, наваливались на трупы и тоже умирали или замерзали. У нас ячеек или

траншей никаких не было. Ложились в воронки и за трупы, они служили защитой от огня

противника.

Опять было организовано наступление несколькими стрелковыми полками. Наш полк наступал с

левой стороны шоссейки, идущей от Селищенских казарм. Ценой огромных потерь полка была занята

водокачка, отбит один дом на улице.

Бойцы находились в яме подполья дома. Комполка Красуляк, комиссар Ковзун, я и телефонист

Поспеловский — в траншейке возле дома. Справа от нас в стороне Чудова из укрепленных домов

вели по нам сильный пулеметный огонь.

Комполка позвонил комадующему артиллерией Давберу и сказал ему:

— Видишь, от тебя, правее водокачки дома?

Он сказал:

— Вижу хорошо.

Которые через поля, конечно, были хорошо видны.

— Дай по ним огонька.

И он дал выстрелы, но не по домам, а по нашей позиции. Один осколок чуть не поразил нас троих,

стоявших рядом в траншее. Нельзя было высунуться, так как из всех укрепленных домов открывали

шквальный огонь. Подавить его было нечем, кроме винтовки. Когда стемнело, комполка сказал:

— Никонов, отвечай за оборону, я отдохну немного.

Я хотел перезарядить карабин, а затвор отказал. Подошел к куче винтовок, оставшихся от раненых.

Подобрал одну винтовку и хотел спуститься в дом. В это время немцы стреляли трассирующими

зажигательными пулями по дому, и он загорелся. Бойцы человек семь выскочили из дома и —

бежать.

Сказал об этом комполка. Он поднялся и крикнул: «Стой!», а они бегут. Стал стрелять по ним, двое

повалились. Я сказал ему:

— Хоть всех убей, теперь бесполезно.

Он бросил стрелять. Дом разгорался вовсю.

— Прикройте нас с комиссаром, — сказал комполка. — Мы отойдем.

Пока они отходили, а мы прикрывали, отстреливались, дом так разгорелся, что и в траншейке стало

жарко. Все осветилось кругом. Нам отход был уже невозможен — рядом укрепленные точки, при

таком свете они нас сразу срежут. Я сказал Поспелове кому:

— Давай пойдем перебежками возле самых домов–точек. Амбразуру проскочишь и ложись в ямку. Он

не успеет выстрелить в тебя. [66]

Так и стали перебегать возле самых амбразур. Только перебежишь, он открывает огонь, но уже

бесполезно. Подумал: «Эх, гранаты бы, как бы хорошо забрасывать ими».

Так мы прошли всю траншею (станцию). В конце мы с трудом вырвались наконец, повернули влево к

своим позициям. Услышали:

— Стой! Кто идет?

— Свои! Где командир у вас?

— Вон там дальше, в землянке.

Пошли в землянку. Наш комполка уже там. Представитель штаба армии стал нас выгонять. Комполка

сказал:

— Это мои, пусть сидят.

В землянке сидели шесть командиров полков, майоров, как я понял. Как я узнал из их переговоров,

фамилии четверых были Красуляк, Никитин, Зверев, Дормидонтов, фамилии еще двоих я забыл, а

представителя штаба армии звали, помнится, Кравченко. Один из командиров полка задремал, и

Кравченко закричал на него: