Конечно, если смотреть по карте, то так и получалось — вот она, освобожденная от немцев
перемычка. Ударная армия деблокирована… Но в реальной местности освобожденный от немцев
коридор пришелся на те участки болот, пройти по которым было уже почти невозможно. [75]
«Коридор как бы пульсировал, — вспоминал генерал–майор И.Т. Коровников, — то сужаясь, то
расширяясь. Но в поперечнике он был уже не 11–14 километров, а всего два с половиной — два,
сокращаясь порою до нескольких сот метров. Прицельный огонь все чаще сменялся выстрелами в
упор. Нередко завязывались рукопашные схватки».
«Дороги окончательно раскисли, а та, которая ведет во 2–ю Ударную армию, уже несколько раз
перехватывалась противником. Ее сейчас, по существу, нет — сплошное месиво. По ней могут
пробраться только небольшие группы бойцов и подводы, и то лишь ночью».
Но так говорили непосредственные участники событий, а у Мерецкова и в его докладах в Ставку, и в
его мемуарах «во 2–ю Ударную армию опять пошли транспорты с продовольствием, фуражом,
боеприпасами».
Явно подводила память Кирилла Афанасьевича, и когда он вспоминал о своих взаимоотношениях с
Власовым.
«По–видимому, Власов знал о своем предстоящем назначении. Этот авантюрист, начисто лишенный
совести и чести, и не думал об улучшении дел на фронте. С недоумением наблюдал я за своим
заместителем, отмалчивающимся на совещаниях и не проявлявшим никакой инициативы. Мои
распоряжения Власов выполнял очень вяло. Во мне росли раздражение и недовольство. В чем дело,
мне тогда было неизвестно. Но создавалось впечатление, что Власова тяготит должность заместителя
командующего фронтом, лишенная ясно очерченного круга обязанностей, что он хочет получить
«более осязаемый» пост. Когда командарм–2 генерал Клыков тяжело заболел, Власов был назначен
приказом Ставки командующим 2–й Ударной армией».
Может, насчет «раздражения и недовольства», которые росли в нем, Мерецков и прав, но с
назначением Власова во 2–ю Ударную он явно что–то путает.
В начале апреля Кирилл Афанасьевич сам командировал туда Власова во главе специальной
комиссии Волховского фронта.
«Трое суток члены комиссии беседовали с командирами всех рангов, с политработниками, с
бойцами», а 8 апреля был зачитан акт комиссии, и к вечеру она выбыла из армии.
— Все, — мрачно сказал Клыков, распрощавшись с комиссией.
Весь следующий день, как вспоминают сослуживцы, он ничего не делал, только перебирал
содержимое в ящиках своего рабочего стола. Предчувствие не обмануло командарма: несколько дней
спустя он был смешен с поста командующего. [76]
Эти свидетельства {26} как–то совершенно не сходятся с письмом Клыкову и Зуеву, отправленным
Мерецковым 9 апреля 1942 года: «Оперативное положение наших армий создает группировке
противника примерно в 75 тысяч смертельную угрозу — угрозу истребления его войск. Сражение за
Любань — это сражение за Ленинград».
Однако, как нам кажется, противоречие порождено не ошибками документалистов, а
причудливостью штабной интриги, что реализовывал тогда сам Кирилл Афанасьевич.
Оставим на его совести оценку стратегической обстановки на фронте и попытаемся понять, зачем
вообще отправлено это письмо…
Нетрудно заметить, что оно как бы скопировано с послания Сталина, полученного самим
Мерецковым перед началом наступления. И, конечно, Кирилл Афанасьевич не мог не понимать,
какое впечатление его письмо произведет на Н.К. Клыкова…
Быть может, 9 апреля Ударная армия еще способна была вырваться из окружения (5 апреля немцы
снова закрыли брешь у Мясного Бора), но отправлять ее в наступление, чтобы окружить 75–тысячную
группировку немцев, было безумием чистейшей воды.
Этого не мог не понимать и Мерецков, по–семейному (с законной супругой Евдокией Петровной, с
сыном и родственниками) обосновавшийся в Малой Вишере.
Это понимал и сам Н.К. Клыков.
Реакция генерала Клыкова известна.
Получив послание Мерецкова, он немедленно заболел, и его вывезли на самолете в тыл.
Но тут и возникает вопрос: а не этого ли и добивался Кирилл Афанасьевич? Не является ли его план
«заболеть» Н.К. Клыкова составной частью интриги, направленной против Власова?
Удалить своего заместителя и возможного преемника на посту командующего фронтом Мерецкову,
безусловно, хотелось. И, конечно, когда представился случай запереть опасного конкурента в
окруженной армии, вдалеке от средств связи со Ставкой, Мерецков не упустил его.
Тем более что и причина удаления Власова была вполне уважительной — Ударная армия находилась
в критическом положении, и присутствие там заместителя командующего можно было объяснить
этой критической ситуацией.
Свой план изоляции Власова Кирилл Афанасьевич осуществил с присущим ему генштабовским
блеском. Некоторые исследователи полагают, что Власов 8 апреля вернулся вместе с комиссией в
штаб фронта. Между тем сохранилась лента аппарата Бодо, зафиксировавшая переговоры [77]
Мерецкова с членами Военного совета 2–й Ударной армии, которая свидетельствует о другом.
— Кого выдвигаете в качестве кандидата на должность командарма? — спросил Мерецков.