Николай Негорев или благополучный россиянин.

-- Что же ты делаешь? учишься? -- спрашивал Андрей.-- А я, брат, тебя часто вспоминал. Вот бы хорошо, кабы ты был тоже в корпусе. Помнишь, как мы с тобой дрались из-за Барбоски, а? Все-таки в деревне лучше, чем здесь. А тебе как кажется?

-- И мне тоже.

-- Отчего это у вас нет никакой формы?

-- Не заведено. -

-- А у нас и ружья дают,-- продолжал Андрей,-- где же эта Жидовская слободка? далеко она?

-- Да вот она.

Слободка, совершенно непроходимая по случаю грязи в другие времена года, кроме зимы, представлялась теперь какой-то пустой деревушкой, заброшенной в средину снежной пустыни. Маленькие деревянные лачуги с покосившимися воротами, точно высыпанные с неба могучею рукой, разбросались по земле как. попало. Оторванная калитка висела на одной петле и уныло покачивалась; выбитое стекло было заткнуто тряпкой; торчавшие из крыш черные трубы не дымились и не показывали никакого признака жизни. Вся слободка, казалось, замерзла; присутствие живых людей решительно ничем не проявлялось.

-- Вот здесь,-- сказал Семен, повертывая к одному дому и останавливаясь у запертой калитки.

Мы вошли в крытый, темный двор, где стояли телеги с завороченными назад оглоблями, сани, какие-то бочки, лежали дрова и проч. и проч. Пахло и дегтем и навозом. Пройдя этот двор, мы очутились на свету; эта часть двора не была покрыта, и там навалило снегу по колено.

-- Вот здесь,-- сказал Новицкий, показывая на крутую лестницу без перил и торчавшее над ней одинокое маленькое шестистекольное окошечко.

-- Иди, иди! -- одобрительно и весело крикнул Андрей. Это поощрение было очень у места, так как Семен все что-то смущался и двигался как будто очень неохотно.

Мы взобраллсь в крохотную каморку, сплошь занятую лежанкой, кроватью, столом и двумя табуретами. Единственное окошечко с двумя рамами из синих бутылочных стекол плохо освещало двухаршинное пространство, оставленное свободным от мебели; было темно, жарко и душно. На лежанке сидел, скорчив под себя ноги, широкоплечий малый лет шестнадцати с круглой, как арбуз, головой и что-то внимательно шил. Рассмотрев нас, он быстро вскочил на ноги и, как столб, остановился у дверей.

-- Извините,-- смущенно пробормотал он, усиливаясь застегнуть свое нанковое пальто, на котором не имелось пуговиц, почему застегивание его особенно затруднялось.

-- Вот,-- смущенно сказал Семен, подвигая нам табуретки и, очевидно, желая этим вот выразить: "Вот какая конура, а вы думали -- рай!"

-- А это что такое? -- сказал Андрей, взяв с подоконника ящик из-под сигар, наполненный всяким хламом. Там были и гвозди, и винтики, и солдатские оловянные пуговицы, и костяшки.-- А это какие записки? -- спрашивал Андрей, оставляя ящик и взяв со стола тетрадь.-- Что такое гомилетика? {Гомилетика -- учение о христианском церковном проповедничестве.}

Не дожидаясь ответов на свои вопросы, Андрей с самым веселым видом задавал другие.

-- Вы здесь только двое и живете? -- спросил он наконец.

-- Нет, тут еще третий есть,-- ответил Семен, думавший о чем-то другом.

-- Где же он?

-- Куда он ушел, Бенедиктов? -- обратился Семен к парню, все еще не терявшему надежды застегнуть свое пальтишко без пуговиц.

-- Он вышел,-- тихо отвечал Бенедиктов, наклоняясь всем корпусом вперед, из чего можно было заключить, что он сообщает домашний секрет, которого не следует знать гостям.

-- Куда же?

-- На войнишку,-- еще тише и еще больше наклонившись вперед, сказал Бенедиктов.

-- Как на войнишку? куда это на войнишку? -- с живостью затараторил Андрей.

-- Драться на войнишку пошел,-- недовольным тоном объяснил Новицкий.

-- С кем же он дерется?

-- Там много -- тысячи.

-- Где же? где это? -- с хохотом спрашивал Андрей.

-- А вот тут по спуску.

-- Ради бога, пойдем туда! Сведи, душечка! Где эта войнишка? -- пристал Андрей.

-- А вот пойдемте -- мы покажем,-- неожиданно оживляясь, сказал Бенедиктов.-- Пойдемте!

-- Пойдемте! Пойдемте! -- радостно вскричал Андрей. Мне тоже было очень любопытно посмотреть войнишку, и я не без удовольствия готовился идти туда, подвязывая наушники и надевая форменные казенные рукавички, между тем как Бенедиктов, надев шубу, подпоясывался полотенцем. Он улыбался до ушей и говорил: "Пойдемте, пойдемте -- мы вам покажем".

Тут я только вспомнил, с какими товарищами мне придется идти по улице, но скоро успокоился, сообразив, что едва ли нас кто может встретить на Жидовском пустыре. Этому успокоению, впрочем, много способствовало то обстоятельство, что я очень заинтересовался войнишкой, про которую уже слыхал несколько раз.

-- Тебе бы только драться -- ступай на войнишку, там и дерись вместе с семинаристами,-- презрительно говорили у нас в пансионе, желая уколоть таких драчунов, как Сколков.

-- Как же вы здесь спите втроем-то? -- спрашивал между тем Андрей у одевавшегося Семена.

-- По очереди: сегодня -- на кровати, завтра -- на лежанке, а там -- на полу; по очереди,-- отвечал добродушный Бенедиктов.

-- Где лучше спать -- на кровати или на лежанке? -- спросил я, так как мое долгое молчание становилось неловким.