Николай Негорев или благополучный россиянин.

Но я их выставляю обоих добродетельными: тут не может быть никакой борьбы с пороком. Гораздо интереснее выставить одного негодяем... Но что же он негодное будет делать в детстве? Бить лягушек, мучить собак, давить кошек, а когда вырастет, сделается убийцей. Он -- старший сын, его любят отец и мать, а младшего брата, живописца, ненавидят. Старший узнает о склонности младшего к живописи и начинает завидовать, что тот лучше его рисует картинки. Родители хотят отправить младшего в академию художеств, но старший, чтобы сделать зло брату, объявляет, что он сам желает быть в академии. Покорные родители отправляют его в академию, а младшего отдают в гимназию. Старший как будущий убийца любит красный колер, и в его картинах всегда преобладает цвет крови. Ну, потом он как-нибудь сначала делается игроком, проигрывает отцовское имущество, делается нищим, хочет ограбить богатого старика... Дальше очень просто. Младший делается великим живописцем, старшего выводят в кандалах на площадь, к позорному столбу. Младший при этом присутствует, вдохновляется,-- и это сюжет его лучшей картины. Заглавие очень подходит: человека, склонного к убийству, учат живописи, но он все-таки делается убийцей. Как волка ни корми -- он все в лес глядит. Отлично.

Сообразив все это, я присел и дня в два исписал три листа довольно мелким почерком. Когда повесть была окончена, я прочел ее Малинину и Грачеву.

-- Отличию! Ты хорошо сочинил,-- решил Малинин.

-- Да, ничего. Идея проведена довольно верно,-- одобрил Грачев.

-- Я сегодня же и начну переписывать,

-- Нет, я хотел было пустить передовой статьей мою -- о языке животных... Впрочем, все равно -- переписывайте,-- дозволил Грачев.

Ученейшая статья о языке животных подвигалась вперед, однако ж, очень туго и была сдана Малинину после всех. Раньше была доставлена статья о значении Белинского, и Володя прочел ее в нашей зале, которую уже все звали библиотекой.

Чтение это не обошлось без скандала. Володя начал читать свою статью мне, Малинину и Грачеву, но, когда прочитали первую страницу, пришел Оверин.

-- Я начну сначала,-- сказал Володя и начал опять с первой строки: "Виссарион Григорьевич Белинский, распахавший впервые заглохшее поле русской критики, был сын бедного лекаря. Он учился..." и проч.

Не успел он дочитать страницы, как пришли новые слушатели, и чтение опять началось с первой строки. Через минуту опять пришлось воротиться к началу, так как Володя не желал лишить новопришедших высокого удовольствия выслушать его красноречивое сообщение о родословной Белинского, и месте его первоначального образования.

С великими препятствиями все-таки удалось добраться до половины высокомудрой статьи о Белинском, но в это время угораздило явиться четырех новых слушателей.

-- Позвольте, господа, я начну сначала: "Виссарион Григорьевич Белинский, распахавший впервые заглохшее поле русской критики, был сын бедного лекаря. Он учился..."

-- ...лучше вас и не писал таких гнусных нелепостей,-- резко перебил Грачев, выведенный из терпения неделикатностью авторского самолюбия Володи.

-- Для меня не интересно мнение таких господ, которые судят, "уперши в землю лбом",-- высокомерно сказал Володя.-- Припомните басню Крылова: вы очень похожи на одного ценителя соловьиного пения.

-- Так же, как вы на соловья! Напачкали какую-то чепуху, да и воображаете, что произвели невесть что такое!..

-- Где мне производить! Это вот вы произвели -- и не удивительно: кому лучше знать язык животных, например ослов, как не вам?-- с чувством своего превосходства сказал Володя.

-- Идиот!-- презрительно пожимая плечами, воскликнул Грачев.

-- Вот уже вы и заговорили на своем языке! -- сказал Володя, употребляя все усилия казаться невозмутимо спокойным.

-- Я не хочу помещать своей статьи, если вы возьмете эту дрянь,-- объявил Грачев, обращаясь ко мне и Малинину.

-- И я не дам своей статьи...

Страшно даже вспомнить, сколько упрашиваний, умаливаний и ухаживаний употреблено было с моей стороны и в особенности со стороны Малинина, чтобы прекратить эту распрю двух самолюбивых сотрудников новорожденного журнала. Только при помощи Ивана Иваныча, заявившего, что личные отношения не должны вредить благому общему делу, нам удалось поместить в первом нумере "Опыта" два знаменитых исследования -- о значении Белинского и о языке животных.

Кроме своей повести и этих двух ученых статей, я хотел украсить нумер еще стихотворением Малинина и настоятельно потребовал, чтобы он тоже сделал с своей стороны вклад в общую сокровищницу. Но бедный Малинин, терпеливо промучившись часа полтора и истощив весь свой поэтический талант на первую строку: "Грущу,-- все сердце бедное в клочках",-- явился ко мне и печально объявил, что у него нет вдохновения. После этого мне оставалось только посоветовать ему изорвать начало стихов в такие же клочки, в каких находится его сердце, и дожидаться, пока осенит его поэтическое вдохновение.