Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

В Ливадии, где находились Александр II и некоторые министры, обсуждался вопрос о вступлении России в войну и планы войны. Сербы терпели поражение, а Россия не могла допустить их окончательного разгрома и оккупации Сербии турецкими войсками. От Игнатьева требовали программы действий. Письма его из Крыма родителям воссоздают настроения правящих кругов России в это время: растерянность, нерешительность, все более увеличивавшееся понимание бесперспективности надежд на союзников. Как писал Игнатьев, царь и Горчаков еще питали какие-то иллюзии в отношении Бисмарка, но уже перестали доверять Андраши. Среди министров царили разногласия: Милютин и Рейтерн выступали против войны. Горчаков понимал, что отступать уже нельзя.

По совету Игнатьева туркам было предложено заключить перемирие с сербами. В ожидании от них ответа разрабатывались, в том числе и Игнатьевым, условия будущего устройства Балкан, которые можно было бы предложить Порте как условия мира и обсудить на конференции послов шести держав в Константинополе. Идея созыва конференции принадлежала английскому министру иностранных дел Э. Дерби, и Горчаков ухватился за нее как за последнее средство предотвратить войну.

Российские предложения были разработаны Игнатьевым и включали следующие требования:

1. Независимость Черногории и передача ей части прибрежной территории с портом Спица и Южной Герцеговины.

2. Присоединение Старой Сербии (Новипазарского санджака) к Сербии.

3. Предоставление Боснии и Северной Герцеговине автономии или введение там местного самоуправления по типу Крита.

4. Предоставление Болгарии автономии по типу Дунайских княжеств (максимум) или по типу, предлагаемому для Боснии (минимум). Включение в состав Болгарии большей части Македонии и Фракии.

5. Введение в других христианских провинциях реформ на началах ограниченного самоуправления.

6. Запрещение переселять на Балканы кавказских горцев и ликвидация иррегулярных войск мусульман (башибузуков)[511].

Предвидя несогласие Австро-Венгрии с рядом этих пунктов, Игнатьев предлагал отказаться от действий в Восточном вопросе в согласии с союзниками, которые, по его мнению, принесли лишь отрицательные результаты. Он заявлял, что Австро-Венгрия не может возражать против создания автономной Болгарии, поскольку это ничем не угрожает Вене, а последняя должна удовлетвориться только присоединением Северной Боснии. Если российская программа будет одобрена Лондоном, полагал посол, то вопрос будет решен.

Предложения Игнатьева, по сути дела, содержали новую программу решения Восточного вопроса. В отличие от предшествующих проектов Игнатьева здесь предлагалось новое государственно-административное устройство Балкан, в то время как прежние планы были посвящены конкретным реформам в христианских провинциях. Впервые говорилось о независимости Черногории (но не Сербии). Упор был сделан на славянские земли, греческие даже не упоминались. Речь шла о государствах, только воюющих с Турцией, и о восставших провинциях.

Игнатьев считал свою программу умеренной, Горчакову же она показалась чрезмерной, и он решил, что преждевременно предлагать ее Порте. Тогда Игнатьев посоветовал канцлеру ограничиться установлением перемирия, достичь согласия с державами о поддержке действий России, а в случае невозможности этого – действовать самостоятельно, предъявив Порте ультиматум. Сам он склонялся к последнему, тем более что попытки договориться с Веной и Лондоном действовать сообща против Порты не имели успеха.

В первых числах октября в Ливадии состоялись совещания с обсуждением дальнейших действий России. Было решено отправить Игнатьева в Константинополь с требованием перемирия на шесть недель. Одновременно посол должен был предложить Порте программу преобразований на Балканах, включающую некоторые территориальные приращения к Сербии и Черногории, предоставление автономии Болгарии, Боснии и Герцеговине, запрещение переселения на Балканы кавказцев, повсеместное уничтожение рабства в империи[512]. Это были отдельные пункты из программы Игнатьева.

К вернувшемуся в Константинополь Игнатьеву сразу же явились все европейские послы и посланники, обеспокоенные сложившейся ситуацией. «На меня смотрят здесь, как на мессию, и стараются в каждом движении угадать – мир или война», – писал он родителям[513]. Игнатьев отмечал, что в правящих кругах Турции существовал раскол. Младотурки были настроены против России, но некоторые «благоразумные министры» желали бы примирения с сербами. Однако мусульманский фанатизм был настолько силен, что, как считал Игнатьев, нельзя было вести и речи о существенных уступках для христиан, в том числе и об автономии Болгарии. «Порта если бы и желала нам уступить, не в состоянии преодолеть анархию и привести в исполнение обещанное», – добавлял Игнатьев в том же письме.