Николай Туроверов: казак, воин, поэт

Лишь с похмелья и случайно

Этот сахар и овес.

Обо мне ты забываешь,

Подъезжая к кабаку, —

Одного меня бросаешь,

Кинув повод на луку;

Долго жду тебя на вьюге

У заснеженных перил, —

Сколько раз мои подпруги

Отпустить ты позабыл,

А потом, хвативши водки,

Зря вихляясь на бока,

Ты меня к чужой молодке

Гонишь вскачь от кабака;

Запотелый круп дымится

В непогоде ледяной,

И смеется вся станица

Над тобой и надо мной».

1944

Казак

Ты такой ли, как и прежде, богомольный

В чужедальней басурманской стороне?

Так ли дышишь весело и вольно,

Как дышал когда-то на войне?

Не боишься голода и стужи,

Дружишь с нищетою золотой, —

С каждым человеком дружишь,

Оказавшимся поблизости с тобой,

Отдаешь последнюю рубаху,

Крест нательный даришь бедняку,

Не колеблясь, не жалея – с маху,

Как и подобает казаку.

Так ли ты пируешь до рассвета

И в любви такой же озорной, —

Разорительный, разбойный; но при этом

Нераздельный, целомудренно скупой.

1944

Стихи к дочери

Над ковыльной степью веет

Жаркий ветер суховей,

И донская степь синеет

С каждым часом горячей.

И опять в полдневной сини,

Как в минувшие века,

В горьком запахе полыни

Вековечная тоска.

Знаешь ты, о чем тоскует

Эта горькая полынь?

Почему тебя волнует

Эта выжженная синь?

И тебе, рожденной где-то

В европейском далеке,

Так знакомо это лето

В суховейном ветерке?

Почему счастливым звоном

Вся душа твоя полна,

Как полна широким Доном

Эта лёгкая волна?

Почему у перевоза

И песчаных берегов

Ты почувствуешь сквозь слёзы

Дочериную любовь

И поймёшь, моя родная,

Возвращаяся домой,

Что нет в мире лучше края,

Чем казачий край степной.

1944

Бабье лето

Стали дни прозрачнее и суше,

Осыпаться начинает сад;

Пожелтели розовые груши,

Золотые яблоки висят.

От плодов, от солнечного света,

На душе спокойней и ясней,

И сюда теперь приходит лето

Из своих пустеющих полей, —

Там летят по ветру паутины,

Все хлеба уже давно в снопах.

Бабье лето! Первые морщины,

Первые седины на висках.

1944

* * *

Посмотри: над присмиревшей степью,

Над грозою отшумевшей, над тобой

Радуга изогнутая цепью

Поднялась средь пыли дождевой.

Посмотри, не пропусти мгновенье, —

Как сияет радужная цепь.

Это с небом ищет примиренья

Бурей растревоженная степь.

1945

* * *

Я шел по дороге, и рядом со мной

Кружился листок золотой.

Летел он по ветру, потом отставал

И снова меня догонял.

Не это ль твоя золотая душа

Решила меня провожать,

Напомнить, что близок положенный срок –

Осенний дубовый листок?

1946

* * *

Потерявши все, ты станешь чище,

Будешь милосердным и простым,

И придешь на старое кладбище

Посидеть под дубом вековым.

Без стремлений пылких, без обмана.

Жизнь, как есть! Смиренье и покой.

Хорошо под сенью великана

Отдыхать смущенною душой,

Птицей петь в его зеленой чаще

И листочком каждым дорожить.

Жизнь, как есть! Но жизнью настоящей

Только дуб еще умеет жить.

Грузно поднимаясь в поднебесье,

Он вершинами своих ветвей

Ничего уже почти не весит

В вознесенной вечности своей,

И, уйдя в подземный мир корнями,

Над безмолвием могильных плит,

Над еще живущими, над нами,

Как он снисходительно шумит.

1946

* * *

Равных нет мне в жестоком счастьи:

Я, единственный, званый на пир,

Уцелевший еще участник

Походов, встревоживших мир.

На самой широкой дороге,

Где с морем сливается Дон,

На самом кровавом пороге,

Открытом со всех сторон,

На еще неразрытом кургане,

На древней, как мир, целине, —

Я припомнил все войны и брани,

Отшумевшие в этой стране.

Точно жемчуг в черной оправе,

Будто шелест бурьянов сухих, —

Это память о воинской славе,

О соратниках мертвых моих.

Будто ветер, в ладонях взвесив,

Раскидал по степи семена:

Имена Ты их, господи, веси –

Я не знаю их имена.

1947

* * *

Пролетали лебеди над Доном.

Тронулся последний лед.

Ветер голосом счастливым и влюбленным

Не шумит над степью, а поет.

Он поет: мне незнакома жалость,

Я не знаю, что такое грусть, —

Все на свете мне легко досталось,

И легко со всем я расстаюсь.

1947

* * *

Было их с урядником тринадцать, —

Молодых безусых казаков.

Полк ушел. Куда теперь деваться

Средь оледенелых берегов?

Стынут люди, кони тоже стынут;

Веет смертью из морских пучин…

Но шепнул Господь на ухо Сыну:

Что глядишь, мой милосердный Сын?

Сын тогда простер над ними ризу,

А под ризой белоснежный мех,

И все гуще, все крупнее к низу

Закружился над разъездом снег.

Ветер стих. Повеяло покоем.

И, доверяясь голубым снегам,

Весь разъезд добрался конным строем,

Без потери, к райским берегам.

1947

1917 год

Казакам вчера прислали с Дона

Белый хлеб, сузьму и балыки,

А двенадцать ведер самогона

Сами наварили казаки.

Не страшит очередная пьянка, —

Стал теперь я крепче и сильней,

И душа, как пленная турчанка,

Привыкает к участи своей.

Сколько раз она слыхала сряду

Эту песню про зеленый сад:

Рассыпались яблоки по саду,

А казак не возвращается назад;

Понависли по-над Доном тучи,

Разгулялся ветер низовой,

Не водою, а слезой горючей

Хлынет дождь из тучи грозовой…

И не пленницей душа моя отныне,

А любовницею станет у стихов

В этот синий вечер на Волыни

Среди пьющих и поющих казаков.

1947

Знамя

Мне снилось казачье знамя,

Мне снилось – я стал молодым.

Пылали пожары за нами,

Клубился пепел и дым.

Сгорала последняя крыша

И ветер веял вольней, —