Никто не избегнет блаженства

– Взгляд? Да он вообще ни о чем не говорит, – горько воскликнула я, – на меня полгорода так смотрит! И что с того? И ты точно такими же жадными глазищами впиваешься в вечерние платья на витрине – да столь рьяно, что аж продавец подлетает с надеждой: «Я в вашем распоряжении, мэм! Не хотите ли примерить, мэм?» А потом ты как взглянешь на ценник – да так сразу и сообразишь, что для одного-единственного выхода в свет покупать безмерно дорогущий наряд слишком уж нелепо, и что на эту сумму куда уместнее будет заказать годовой запас ягнятины. И тогда ты с беспощадной улыбкой отвечаешь вконец расстроенному торговцу: «О, нет-нет, на сегодня покупки в мои планы не входит…» Планы, мама, а не вздохи и взгляды – вот что важно! Обязательства важны, поскольку они опираются на слова и поступки. А за игры глазами ответственности можно не нести. – Шумно переведя дух, я продолжила: – Меня, между прочим, всегда бесит излишняя суетливость торговцев: не успеешь толком рассмотреть товар, как тебя начинают терзать: дескать, чем вам помочь, что подсказать, предложить, и все такое? Причем, не одну меня – всех подобное поведение раздражает. Так зачем же вести себя с мужчинами подобно торгашам и становиться навязчивым товаром – два по цене одного? Когда тебя буквально до дыр протирают глазами, следует лишь добавить освещения малость да повертеться туда-сюда бочком-другим – пущай себе зырит, сколько влезет. А потом вежливо откланяться и вернуться к своим обычным повседневным делам. И не подымать более взора на ротозеев безмозглых!..

Мама в ответ лишь растерянно пожала плечами.

Уже вечером, перед сном, я с горечью подумала, что после Этьена вряд ли когда-нибудь еще обращу внимание на мужчину. Пожалуй, лучше последовать совету Веденеи и заняться изучением парапсихологических дисциплин.

Нет, Хельг, увы, далеко не Этьен. Интересно, как бы он стал себя вести, если б, приехав в Вольные Славены, столкнулся не с Бальтазаром, а напрямую со мной? Он что, и в самом деле разбил бы бутыль с молоком, обрызгав нас обоих, лишь бы добиться моего внимания? Расколошматил бы на фиг стекло посреди редчайшей ландшафтной экосистемы, при этом шутя, флиртуя напропалую, или, наоборот, застенчиво тупя глазки? Что за бред!

Хотя, может быть, все-таки мама в чем-то права?

Когда мы с Хельгом ехали на троллейбусе из Адлера, то успели переговорить на разные темы, и оказалось, что у нас много общего: во-первых, мы оба терпеть не можем обилие татуировок, но любим пирсинг. Во-вторых, вместе обожаем ретро-классику: pagan-рок, epic и фолк – особенно немецкий, шотландский и скандинавский – и оба не выносим рок-н-ролл. В-третьих, при всей любви к сладким песенкам Элвиса считаем, что все-таки его голос все-таки и в подметки не годится золотому тенору Ободзинского. В-четвертых, оба без ума от аэронавтики и аэробатики, но на дух не переносим помпезных ряженых байкеров. В-пятых, предпочитаем Экзюпери и Пикуля пессимистичному Ремарку – последнему, добавила я, я бы с удовольствием начистила морду за то, что он вызывает у читателей чувство безысходности и желание напиться вдрызг. Хельг, помнится, в ответ так и просиял.

Каков ты на самом деле, Хельг?

Тебе не хватает лаптей для души,

Парного дождя для усталых объятий,

Ты свежесть соломы в ресницы вложи,

А бархат тумана – в слова на закате.

Так хочется пресную слякоть и слизь,

Да мягкое небо над талой водою

Разбавить тобою. Войди и впишись

В пейзаж этот, схваченный дикой тоскою.

И скатерть узорную вечно плету

Я венами жгучими в час вдохновенья,

Так что ж разрушает мою красоту,

Что мне никогда не закончить творенья?

Дети Этьена

Холм Свама, покрытый густой вечнозеленой травой и яркими зимними звездочками птицемлечника, был со всех сторон окружен княжьей дружиной. Князь Кудеяр со своими сыновьями и родственники покойного Многорада Многорадовича столпились пред идолами, принося требы Богам и готовясь к обряду тризны. Где-то у подножия холма, на небольшом возвышении, покоилось тело героя, павшего в неравной битве с Бальтазаром Брауном. Желающих проститься со жрецом оказалось слишком много, и на Манное поле было не протолкнуться. Но Добрыня Меченосец аккуратно провел нас между рядами воинов, исполняющих на бубнах и варганах марш скорби, и мы, минуя оцепление, спустились к реке, где был сооружен плот, на котором среди хвороста установили ложе, пропитанное смолой и маслом.