Никто не избегнет блаженства

Нет, уважаемый жрец, думала я, в старину не было все настолько идеально, как ты это себе представлял. Говоришь, что жертвоприношения являлись исключительно добровольными? Да, теоретически все происходило именно так – храбрый воин проливал кровь-руду на поле брани, прекращая тем самым бесконечную вендетту. Но представь себе, Многорад Многорадович, следующую картину: обезумевшая толпа требует возмездия, а отчаянного энтузиаста, готового отдать себя на заклание, не находится. Что за этим последует? Ведь разгоряченный народ никогда не знает меры: бежит вперед, подобный стаду, готовый крушить все и вся – это известно из печального опыта извечных крестьянских бунтов. Ну а каковы люди сейчас – таковыми были и тысячелетия назад. Ответ напрашивается сам собой: если добровольной жертвы не найдется, то обманутые в своих надеждах воины и их семьи начнут растерзывать вождей, жрецов, а, возможно, и валить идолы, поспешно заменяя новыми. Итак, если страдать за все племя никто не пожелал, то, повторяю, как тогда быть духовному лицу? А теперь, внимание, жрец! Горькие уроки прошлых веков породили следующие упреждающие действия священнослужителей – в частности, волхвов, если речь идет о Руси. Во избежание беспорядков хитрая верхушка духовной власти шла на подлог: подкарауливала самого красивого, невинного и неопытного воина, застигая врасплох, когда тот был безоружен, хватала его, связывала и представляла как якобы согласного на заклание – но на деле это была уже жертва не Богам, а разгневанной толпе. На глазах у честного люда избранника подводили к деревянному кумиру, и пред жертвенником ему, горемычному, опоенному дурман-травой да прочими анестетиками, пускали кровь – дескать, добровольно страдающие за свой род не чувствуют боли, потому и молчат. А чтобы он не мог прокричать миру правду, обличить и проклясть своих убийц, ему вырывали язык раскаленными щипцами. Вот откуда на самом деле взялся термин – язычество! Таким образом, истинные вожаки племен – будь то жрецы или волхвы – цеплялись за власть, развращая толпы угодничеством и потворствуя их гневу. А ты говоришь, жрец, очищение, катарсис!..

А твой страдалец на кресте? Ты что, всерьез считаешь его незапятнанным, честным и благородным человеком? Подумать только, до какой же степени надо быть пройдохой и хитрецом, чтобы предложить несчастным грешникам вечную жизнь в райском загробном мире! Да это же высший пилотаж в искусстве заключения торговых сделок! Ни один порядочный и скромный человек на такое не пойдет. Во-первых, потому что сие означает огромную ответственность пред всеми адептами. А во-вторых, у Сына Человеческого нет никаких гарантий на то, что он сможет выполнить подобные обещания. Ведь сам-то Иисус прежде не был в тех краях, из которых не возвращаются. И проследить за выполнением его обязательств также нельзя. Возможно, этот блаженный неработающий бродяга сам оказался игрушкой в руках первосвященников Каиафы и Анны? Или же он был с ними заодно. Но, так или иначе, все происходящее расписали по строго сценарию: найти харизматичного красноречивого крикуна, за которым пойдет толпа, а затем – превратить его в несчастную жертву, сделав, таким образом, всенародным любимцем. Поднести к его пересохшим губам губку, смоченную снотворным, несильно проткнуть копьем. Ну а потом тайно выкрасть из пещеры, дабы сподвижники поверили в волшебное воскрешение. Ведь не случайно говорится в Священном писании, что после вознесения Он несколько раз являлся апостолам – то на пиру, то на улочках. Выходит, знал, на что шел. И, возможно, в конце концов, получив приличное вознаграждение, сменил имя, платье, страну, благополучно стал писцом в какой-нибудь древнеримской библиотеке. Если, конечно, ранее не был зарезан в закоулке…

Сейчас бы все это назвали модным словом: политтехнология.

Прости меня, Многорад Многорадович, за столь чудовищные крамольные мыслишки. Мы с тобой оба атеисты, но я не могу, в отличие от тебя, видеть во всем только хорошее. Как известно, без тени не бывает света…

Неожиданно кто-то тронул меня за плечо, подойдя сзади неслышными шагами. Я обернулась: это был сам князь Кудеяр Остромирович.

– Пойдем, Конкордия, – тихо сказал он, – на Манном поле уже установлены столы для стравы. А то, чего доброго, и места свободного на лавках не останется.

Я осмотрелась. На пристани мы остались совсем одни – впереди едва виднелись спешащие на поминальный ужин Алексей с Порфирием, Себастьян с Веденеей, Добрыня с Наташей да Буривой с моей мамой. Замыкал шествие Тим, с интересом поворачивающий голову то в одну, то в другую сторону – как всякий человек, впервые попавший на Манное поле. Оказывается: замечтавшись, я совсем не заметила, как мои товарищи двинулись прочь от реки.

– Ну вот, Конкордия, не успел я оглянуться, а ты уже нашла себе нового Этьена! – слегка иронично заметил князь, поддерживая меня под локоть.