Никто не избегнет блаженства

– Это только на первый взгляд кажется, что застенчивый! А в сущности Хельг – вертлявый манипулятор, – возразила я, беря со столика щетку и расчесывая матери волосы, – знаешь, кого он мне напоминает своими напускными манерами? Тимура Орловского!

– Ты все еще помнишь тот случай? – удивилась мать, улыбнувшись. – В каком году это было, дай подумать… ну конечно! Тимура перевели в вашу школу, когда ты училась в восьмом классе! Такой высокий, элегантный – мне он очень нравился. Все сразу заметили, что юноша не сводил с тебя глаз – особенно это бросалось в глаза на групповых снимках, – сентиментально заворковала мама, ударившись в воспоминания. – Никогда не забуду, как мы идем с тобой по улице, и вдруг прямо перед твоим лицом вырастает затылок Тимура – похоже, парень куда-то спешил. И едва он нас обгоняет, как ты…

– Он не спешил, – перебила я маму, – если бы спешил, то немедленно ускорил бы шаг и скрылся из виду. А так – вылез перед самым носом, да и перекрыл весь обзор. Индюк надутый: спокойной поступью вышагивает, весь из себя, спина – прямее прямого, словно аршин проглотил. Вдабавок важничает, будто у него на затылке передачу интересную показывают. А нас и вовсе не заметил, хотя плечищем зацепил, что едва не сшиб. Даже не извинился!

– Так ведь он явно хотел, чтобы ты первой его окликнула, дочка! – воскликнула мала. – А ты вместо этого нарочито громко произнесла: «Знаешь, мам, как отличить сына шлюхи и бомжа, воспитанного в подворотне, от нормального человека? Очень просто: первый всегда проходит мимо и не здоровается. Не то, что Павлик Петров из параллельного класса – такой галантный! Ах, мамочка, кажется, я влюблена в Павлика…» И понеслось.

– Теперь-то Тимур уж точно сперва подумает, прежде чем выпендриваться, – не унималась я, – мне пришлось высказать все это назло ему, чтобы в другой раз он постеснялся пройти мимо знакомых дам, не поприветствовав их.

– Зато я из-за тебя тогда чуть со стыда не сгорела! А через день после случившегося Дина Иванова поведала мне, будто ты попыталась ее дочь с этим Тимуром свести, – продолжала мать, – только из-за того, что тот обнял ее и поцеловал в щеку.

– Естественно. Не зря ведь в древней Индии бытовало правило: взял за руку – обязан жениться! А Тимур, между прочим, специально заигрывал с Динкиной Алиской у меня на глазах, оборачиваясь и проверяя: наблюдаю я или нет?

– Он же просто пытался заставить тебя ревновать, глупенькая – с ласковым смешком, словно ребенку, выговаривала мне мама, – а ты ему в ответ: «Тимур, либо ты с Алисой серьезно, либо навсегда останешься в моих глазах презренным червяком!»

– Так ведь о чем и толкую: жалкий ничтожный манипулятор. Со мной подобные номера не прокатят! Где на меня сядешь, там и слезешь…

– Но с Хельгом-то прежде у тебя все шло хорошо и серьезно, так? Неужели же теперь из-за своего дурацкого характера ты не сделаешь шаг ему навстречу?! – умоляюще произнесла мать, поворачиваясь ко мне.

Я вдруг неожиданно почувствовала себя несчастной:

– Дело не в характере, мам, – вздохнула я, – а в том, что было у меня все с Этьеном – не с Хельгом, так что не путай их, пожалуйста! Понимаешь, мне от природы свойственно ощущать себя трофеем победителя, нежели охотником. Я могу быть чувственной, лишь осознавая себя желанной женщиной. Мне нужно, чтобы я убегала, а меня догоняли. Меня надо добиваться, завоевывать – причем, очень долго! Такой уж я уродилась – иначе льда моего сердца не растопить. А Хельг – он точно ребенок, до которого я вынуждена всякий раз снисходить, как до малого дитяти. Человека, с которым приходиться нянчиться, делая скидку на стеснительность, я не воспринимаю, как мужчину. Сегодня, к примеру, во нашего время разговора tete-a-tete мне вдруг захотелось спросить у Хельга: «Ты ел? Тебе не холодно?» А когда я лягу с ним в постель, то прямо-таки сдержусь, чтоб не предложить ему соску или бутылочку с молочком. Но уж никак не возжелаю зачать с ним еще одного ребенка, дабы потом не воспитывать обоих. Он не мужик, мама! Он размазня!

– Конкордия, этот «не мужик» весь вечер очей от тебя не отрывал! Если б ты только заметила! Этот взгляд, знаешь ли, он о многом, говорит…