Никто не избегнет блаженства

Хельг ответил мне раздражающе загадочным взглядом сфинкса.

Наступила пауза, которую следовало чем-то заполнить.

– Надеюсь, никто не будет против ужина? Пойду, поставлю чайник и приготовлю немного салата, – немедленно нашлась Наташа.

– Я тебе помогу, – присоединилась к ней Веденея, – Тим, пойдем с нами: тебе не в падлу будет спуститься в погреб за солеными помидорами?

– А мне уже пора домой, – сказала Ростяна, – я пришла лишь сообщить, что завтра вечером состоится погребальная церемония, и мы с моей мачехой зайдем за вами во второй половине дня… Ну вот, теперь придется еще новости про Хельга пересказывать! Так что я пойду. Марсик, тебе сегодня можно со мной.

Парочка тактично удалилась.

– Дорогая Рогнеда, позвольте, я покажу вам вашу комнату, – произнесла моя мама, обнимая женщину за плечи и уводя следом, – поживете у нас, пока в Мирославии недельный траур, а потом…

– Прошу прощения, нам с Алексеем надо вернуть «сушку» на военный аэродром, – живо поднялся с пуфика Себастьян, – так что на ужин мы, возможно, опоздаем. И, кстати, через три дня у нас в планах очередная командировка…

– Зато я решил уволиться, – неожиданно отозвался Порфирий, вальяжно развалившийся в кресле и закинувший ноги на соседний стул, – о чем, собственно, и написал сегодня на форуме. Представляете, очередные мои чертежи легли в долгий ящик в кабинете главного инженера! Катись оно все к черту! Надоело. Итак, решено, еду в Москву, там сейчас зарегистрировалась новая партия…

– Не кипятись! – одернул его Буривой. – Вспомни, что говорил покойный жрец Многорад Многорадович. Думаешь, если его больше с нами нет, то никто о тебе и не позаботится? Короче, князь Кудеяр уже замолвил за тебя кое-кому словечко. Ты же не против того, чтоб реализовать свои инженерные проекты в Мирославии?

– Нет, конечно! – подскочил, словно ошпаренный, Порфирий.

– Тогда выйдем на террасу, все обсудим…

И Буривой с Печерским ушли.

Итак, все под различными предлогами удалились.

Мы с Хельгом остались в гостиной tete-a-tete. Момент был весьма напряженным. Этьен бы сейчас немедленно взял меня на руки и отнес в мою комнату, а этот малый – самый настоящий рохля, недотепа, сам не знает, чего желает. Впрочем, напрасно я их отождествляю друг с другом: внешность – еще не все, главное – сущность…

Медленно повернув голову, я, словно на стену, наткнулась на выжидающий вопросительный взгляд Хельга.

– Чего же ты от меня хочешь, на что надеешься? – величественно проговорила я, одарив мужчину снисходительным взглядом императрицы. – В бытность Этьеном, ты знал, что делать: совершал поступки самостоятельно, не раздумывая, беря наскоком принадлежащее тебе по праву, – и рассмеявшись, я сделала пируэт.

Хельг продолжал молчать, но взгляд его стал более наглым и раздевающим.

– Ты сказал, что не смог приехать за мной сюда из Заполярска, потому как у тебя был ворох заказов, – продолжила я, подходя к Хельгу и садясь рядом с ним на краешек стола, – так расскажи о себе. Где ты работаешь?

Наконец-то я нащупала верную нить: лицо молодого человека посветлело, оживилось и расцвело.

– Я скорняк-пирограф, – гордо выговорил он.

– Кто-кто? Что собой представляет эта профессия, будь добр, растолкуй.

Хельг встал с табурета, нескладно направился к стене и приволок оттуда громоздкую сумку, которую не успели отнести наверх. Когда он расстегнул ее, то изнутри тотчас посыпались какие-то причудливые инструменты вперемешку с кусками кожи.

– Вот, – продемонстрировал Хельг, разворачивая один лоскут, – смотри.

На бежевом фоне красовалось монохромное изображение «Трех богатырей» Васнецова, выполненное весьма профессионально. Однако, чем – я так и не поняла.

– Пирография – это особый вид обработки изделия – огнем, – объяснил Хельг, – я выжигаю по коже. Еще иногда делаю различные тиснения, а также химическую расцветку секторов натуральными красителями. Ну а потом на базе полученных картин шью всевозможные вещи на заказ: сумки, куртки, пояса, жилеты и так далее. С заклепками, карабинами, люверсами, бахромой, перфорацией…

– Классно! – похвалила я. – Вполне хлебное ремесло. Да ты просто гениальный художник! Искуснее тебя я никого из мира богемы не знаю.

– В Заполярске у меня была богатая клиентура, – с важностью произнес Хельг, – сливки общества, элита. Однако здесь, увы, никого, – и он отвел глаза.

Я почувствовала укол стыда: неужто впрямь из-за меня Хельг лишился всего?

– Это не беда, – горячо запротестовала я, – вот увидишь, все еще устроится. В Мирославии и близко нет подобного ремесла, ты окажешься первым и единственным пирографом на всю страну, поверь. Твоими клиентами станут лучшие княжеские дружинники, сам князь, его дети, словом – весь двор, помяни мое слово. Едва ли будешь успевать справляться с работой! Возьмешь учеников…

Лицо Хельга засветилось счастьем, словно у ребенка, впервые увидевшего салют.

– Спасибо, – восторженно сказал он, а потом вдруг выпалил, – по-моему, Конкордия, я этого не стою.

О, небеса! Бедолага снова покраснел и сделался еще более застенчивым.