Богословие стихир и канона Сретению сосредоточено на главном христианском догмате — о Боговоплощении. Святитель Кирилл Иерусалимский в своей «Беседе на Сретение Господне» говорит, что в этот день сокровенная тайна Боговоплощения была открыта богоизбранному народу Израилю и всем языкам (народам). При всей своей многозначности праздник всегда воспринимался как уверение в истинности Боговоплощения подобно уверению Фомы в чуде Воскресения Христова. Церковное предание рассказывает о том, что на рубеже II–III веков до Рождества Христова Симеон Богоприимец был в числе 70 толковников, переводивших Библию с древнееврейского языка на греческий (этот перевод получил название Септуагинта). Во время работы над текстом он усомнился в словах пророка Исаии: «Итак, Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Ис. 7, 14), но получил откровение от ангела, что собственными глазами увидит исполнение этого пророчества. В день Сретения он засвидетельствовал перед миром, что Младенец на его руках — сам Господь, единосущный и соприсносущный Богу Отцу. «
«Сделавшись младенцем, — говорится в каноне празднику Сретения, — Создатель явил человеческое естество сообразным Божеству»[429]. Богословие праздника не только утверждает истину, но и обличает ее противников. В праздничных стихирах слышны отзвуки той напряженной борьбы, которую вела Церковь за чистоту исповедания Богочеловечества Христа. Одна из сретенских стихир говорит, что Господь явился миру «не мнением, не привидением, но истиною, чтобы Божественное соединилось с человеческим». Стихира призывает христиан «испытывать», то есть изучать, Божественные писания, ибо в них они обретают истинное знание о Боговоплощении[430].
Всем, кто искал спасительного пути, Нил Сорский так же советовал «испытывать» Божественные писания; для себя он видел в этом «живот и дыхание». Этот духовный совет старца Нила звучал особенно актуально в конце XV века, когда повсюду от Новгорода до Москвы распространилось еретическое учение, считавшее Христа не Сыном Божиим, а простым человеком. «Како может Бог на землю снити и от Девы родитися, яко человек?» — говорили еретики, сея это сомнение рационального человеческого мышления[431]. Отрицая Боговоплощение, они последовательно отрицали все христианское вероучение. Незнание Божественных писаний даже в среде священников и иконописцев помогало ереси укорениться. В этой обстановке шатаний и сомнений Нил Сорский посвятил свой скит Сретению, обратив внимание своих современников на богословие праздника.
На Соре Нил составил три объемных сборника житий святых. Подбор текстов в них свидетельствует о том, что, переписывая рассказы о борьбе с древними ересями, старец имел в виду и современную ему ересь.
Как известно, в Новгороде ересь «жидовствующих» сопровождалась надругательствами над иконами и крестом. В Москве иконоборчество не принимало таких грубых форм, но тоже давало о себе знать. «Есть серьезные основания полагать, в частности, что в последние годы XV века в окружении великого князя получили преобладание иконоборческие настроения. Об этом можно судить по целому ряду фактов. Во-первых, по вероятному предположению большинства исследователей, в этот период в Москве приостанавливаются предприятия по росписи новопостроенных соборов, а артели выдающихся мастеров перемещаются на окраины страны, в частности на Белоозеро»[432].
Ближайшей аналогией ереси по своим внешним проявлениям было византийское иконоборчество VIII–IX веков. Об этом периоде рассказывают Жития Феодора Студита, Иоанна Дамаскина, Иоанникия Великого из сборников Нила. Житие студийского игумена повествует о том, что во времена святого в Константинополе по приказу императора-иконоборца творились страшные кощунства над иконами: «…овы безчестне на землю пометаху, овы же огню предаху, овех же калом помазовахом и многая зла творяху». Одинаковые проявления ересей должны были иметь и сходные причины.