Нил Сорский

Мы почти ничего не знаем о семье Андрея. В 1498 году в переговорах с литовскими послами принимал участие дьяк Данило Майко: под протоколом стоит его подпись[492]. Можно предположить, что это был сын Андрея. Однако имя этого дьяка больше не встречается в документах. Вероятно, Даниле не удалось сделать такую же карьеру, как Андрею. Как правило, «сыновья и внуки дьяков Ивана III не наследовали профессию отцов»[493]. Владея родовыми вотчинами и пожалованными поместьями, они находились на военной службе у государя.

О кончине Андрея Майко написал в своих заметках Герман Подольный. Он указал, что Нилов брат преставился «з год спустя или мало болши» после старца Паисия (Ярославова)[494]. Исходя из этого сообщения, помещенного среди известий о событиях, происходивших в Кирилло-Белозерском монастыре, историки предположили, что последние годы жизни Андрей Майко провел в этой обители. Однако О. Л. Новикова усомнилась в правильности такой трактовки, поскольку упомянутый старец Паисий преставился не в Кирилловом монастыре, а в одной из московских обителей[495]. К тому же Герман не смог назвать точную дату кончины Андрея, хотя должен был ее знать в том случае, если Майко был погребен в Кириллове. Имя инока Арсения (Майко) не обнаружено пока и в братских синодиках обители. «Инок Арсений» с надписанием «Майко» над строкой упомянут в синодике Троице-Сергиева монастыря в числе лиц, не имеющих непосредственного отношения к монастырю («сия изъвне монастыря суть»). Таким образом, Андрей не был и троицким иноком, он лишь дал вклад в прославленный монастырь на собственное заупокойное поминание[496].

Род государева дьяка Андрея Майко вписан в синодик Успенского собора Московского Кремля с тем, чтобы он поминался за Божественной литургией главного собора Русской земли, «пока вселенский мир стоит»[497]. Это была государева благодарность за безупречную службу.

Князь-инок Вассиан

Иже купно наслаждался еси со мною брашен, в дому Божии ходихом единомышлением.

(Пс. 54, 15)

В начале февраля 1499 года на санях в Кирилло-Белозерский монастырь везли закованного в железные кандалы инока. Его звали Вассиан. Еще несколько дней назад он находился на вершине власти, все заискивали перед ним, ведь именно он, Василий Иванович Патрикеев, вместе со своим отцом Иваном Юрьевичем вершил суд и расправу в Москве. Он был потомком великого князя Литовского Гедимина и московского князя Ивана Калиты. И даже иноческая камилавка и пережитые недавние потрясения не смирили его надменного облика.

Страшна и внезапна государева опала. Только шаг отделял князя Василия от смертной казни. Он никогда не сможет забыть жутких, нечеловеческих воплей своей сестры на замерзшем берегу Москвы-реки, где отрубили голову ее мужу Семену Ряполовскому. Теперь, закутанный в овчинную шубу, как простой мужик, Вассиан ехал в заточение. Не он первый проделывал этот горестный путь. Кириллов монастырь нередко становился местом ссылки для опальных бояр и воевод. Одни и те же мысли передумал каждый из них — о превратностях судьбы и несправедливости власть предержащих. В этой длинной, безрадостной и безнадежной дороге самое время было вспомнить свою прошедшую жизнь.

Василий Патрикеев вырос в роскошных палатах в Кремле. Иметь жилье на Боровицком холме, поближе к государю, всегда было престижно. Патрикеевым принадлежало несколько кремлевских дворовых мест. Их палаты находились в непосредственной близости от Боровицких ворот. «Иван Юрьевич Патрикеев жил в окружении многочисленной дворни. У него имелись вооруженные холопы, стрелки, псари, хлебопеки, бронники, повара, садовники, портные»[498]. Василий с детства привык к тому, что великие князья часто гостили в их доме и вкушали хлеб-соль. Совсем недавно, в 1492 году, Иван III с семьей жил в палатах Ивана Юрьевича Патрикеева, пока строил свой новый каменный дворец.

Дед и отец Василия провели свою жизнь в военных походах, служа трем поколениям московских князей: Василию I Дмитриевичу, Василию II Темному и Ивану III. Великие князья оставляли на Патрикеевых Москву, если сами выступали с войском в поход. Так было в 1439 году, когда столица находилась под началом Юрия Патрикеева, и в 1480-м, когда хан Ахмат стоял на Угре, а Москва осталась на попечении Ивана Юрьевича. Старший Патрикеев был не только воеводой, но и дипломатом: он участвовал в переговорах между Москвой и Новгородом, а в январе 1479 года приводил новгородцев к присяге великому князю. В качестве «наивысшего воеводы государя» он вел переговоры с литовскими послами, а также возглавлял боярскую судебную коллегию.