Нил Сорский

А вот образец письма, которое паломник мог отправить с чужбины: «Бога ради, господине мой, не прогневайся на мя, что не успел тебе много писать, понеже убо имам иная дела, болше сих; а когда найду время, тогда хочю тобе много послужити»[222]. Самой большой трудностью для русских путешественников, судя по разговорнику, было плохое знание языка. Несколько раз повторяются фразы такого типа: «не умею, что ему отвещати»; «а на мене о том не диви (а ты на меня не удивляйся. — Е. Р.), понеже несмь гречин, но русин есмь»[223]. О сложности освоения греческого языка свидетельствует следующий диалог. Вопрос: «Не тяжко ли им, языка не знают?» Ответ: «Не тяжко, научатся». В итоге первый собеседник делает заключение: «Много время учитися гречьская».

Если паломники не устраивались жить в какой-нибудь обители, они были вынуждены сами заботиться о своем пропитании. Значительная часть лексики в разговорнике подобрана так, чтобы путешественник смог объясниться с продавцами на рынке: «хощу купити», «чего достоит?» (сколько стоит?), «дешево», «сего дни дороже», «имаши ли добру рыбу да куплю»[224]. Далее перечисляется рыба всех сортов и способов приготовления: «свежая рыба», «просольная рыба», «сухая рыба». Среди необычных продуктов, которые русский паломник мог увидеть на пестром и шумном восточном базаре, были кокосы, виноград, орехи разных видов, перец, шафран и другие душистые пряности. Здесь встречались люди разного цвета кожи, говорившие на непривычных для славянского уха языках, одетые в яркие необычные одежды. Все было незнакомо и удивительно. И только церковная служба ставила паломника на твердую почву, была понятной и вселяла надежду, что Господь не оставит в этом разноязыком мире.

Впечатления от чужой земли были противоречивы. Иногда греки казались русским людям хитрыми и неприветливыми: «Земля чюжа, язык чюж, человеци сут иным обычаем, грекы тяжкы сут, непривеливи (неприветливы. — Е. Р.), не любовни, не братолюбци»[225]. Но иногда выпадало счастье обрести друга среди греков, и тогда русский человек готов был подтвердить, что любой народ состоит из разных людей: «Не все един имут нрав, обретаются и добри человеци, а зли мнози, тако тии обретаются в всяком языце».

За все тяготы своего пути Зосима был вознагражден с лихвой. Ему удалось увидеть Константинополь во всем его великолепии. Зосима слушал литургию в Святой Софии. Русские паломники всегда стремились побывать в этом храме. Современные исследователи обнаружили на стенах, колоннах и балюстрадах Софии более 70 надписей — граффити, оставленных нашими соотечественниками в XII–XV веках: «Стефанос русинъ диякъ», «Данилос из Новагорода из Нижняго», «Матфеи попъ галичьскыи» и другие[226]. Легко заметить, что многие из них писали свои имена на греческий манер. Есть коллективные надписи, говорящие о том, что паломники путешествовали целыми группами, поскольку так было дешевле и безопаснее. Практиковались и семейные паломничества: исследователи нашли граффито, оставленное супружеской парой. Примерно половина надписей в храме относится к домонгольскому периоду, такое же количество — к более позднему времени. Всеобщее разорение в годы татарского плена, опасности передвижения не смогли ослабить стремление русских людей увидеть Константинополь. Те же, кому не удалось здесь побывать, просили запечатлеть образ Софии. Феофан Грек по настойчивой просьбе монаха Епифания Премудрого нарисовал легендарный храм, а тот поместил его изображение в качестве заставки к четырем переписанным им Евангелиям.

Своей красотой Святая София поражала всех, кто ее видел. Многие путешественники, историки, поэты оставили о ней свои восторженные отзывы. Они уверяли, что их сердца покидала печаль, когда они вступали под своды храма. При строительстве Софии император Юстиниан I (527–565) не пожалел никаких средств, чтобы превратить это здание в «совершенное сочетание камня, света и воздуха». «Когда входишь в храм через одну из трех дверей (напоминающих о Святой Троице), ведущих от нартекса, главное помещение храма открывается глазу, образуя огромное пространство, столь просторное, что оно могло бы вместить тысячи тел, столь высокое, что заставляет повернуть голову и смотреть вверх, как на солнце в зените. Это пространство и все стены выложены плитами мрамора, так нарезанными, что прожилки каждой плиты сливались с прожилками соседних плит, перемежаясь полосками другого мрамора».