Прошелся по городу, успокоился. В театр идти было поздно, в кино — не хотелось. Вернулся в гостиницу.
На всякий случай в справочной узнал домашний телефон Вероники Живулькиной. «Может, позвонить?» — невольно подумалось ему. Глянул на часы — скоро десять. С волнением набрал номер, стал ждать. Вот-вот кто-то подойдет, снимет трубку. Вероника или кто-нибудь другой. Быть может, дочка? А если мужской недовольный голос? «Вам кого? Какую еще Веронику?! Правильно набирайте номер!» Но в трубке слышались длинные гудки. Никого нет дома. «Где же она так поздно задерживается? — недоуменно пожал плечами Корицкий.— И дочки нет... Вот как легко потерять и как трудно найти...» — вздохнул он и положил трубку иа рычаг. И только теперь пожалел, что не познакомился поближе с симпатичной брюнеткой. «Дурень ты, Пашка,— отругал себи Корицкий.— Ведь не часто случаются в жизни такие минуты. Да и тех избегаешь. Как бы не пожалел потом...» Но тут же махнул на все рукой, быстро разделся и нырнул под одеяло. А вот уснуть не мог. В голову лезли навязчивые мысли, воспоминания, рисовалась завтрашняя встреча с Нимфой. Долго ворочался с боку на бок, затем снова включил свет и принялся за книжку знакомого писателя, с которым когда-то учился на первом курсе. Теперь это уже был известный прозаик, автор нескольких сборников. «Вот как идут в гору настоящие люди! — с огорчением подумал Корицкий.— А ты кто? Никто! Всего-навсего какой-то капитанишка. Правда, как для кого... Быть может, для ресторанной дамы, с которой сегодня ужинал, и ты что-то значишь...»
Читал далеко за полночь. Книга была интересная, с захватывающим сюжетом. Возможно, интерес этот подогревался и личным знакомством с автором. Хотелось звать, чем живет его душа, что его волнует, против чего он борется. Читал и как бы видел перед собою все то, с чем не раз сам сталкивался в жизни. И удивлялся, как это не пришла в голову мысль самому изложить все на бумаге. «Что ж,— утешал он себя,— каждому свое. В жизни все рассчитано и распланировано, каждый занимает отведенное ему место, каждый делает то, что умеет и может».
Друг молодости очень трогательно писал о любви! Любовь у него была с каким-то глубоким душевным надрывом, чаще неудачная, горькая. «Странно, что сейчас мало пишут о счастливой любви,— подумал Корицкий. — Неужто люди очерствели? Скорее наоборот. Видно, надоело бы читать о сытой мещанской самоуспокоенности...»
Корицкий подумал о себе. Была ли у него счастливая любовь? Нет, не было. Разве что будет... И он скептически улыбнулся: скоро тридцать, о чем уж тут мечтать?..
Уснул поздно. Но, проснувшись утром, не стал разнеживаться, тянуть время,— в душе жила какая-то неосознанная тревога. Быстро собрался и — в Дом печати. Когда приехал, не было еще и восьми. Ждал Веронику у входа в здание, потом в вестибюле. Приглядывался к каждой женщине — боялся пропустить ее. Купил молодежную газету, пробежал глазами все материалы в надежде увидеть подпись — В. Живулькина. Не увидел.
Стрелки на часах показывали уже девять, а Вероники все не было. С каждой минутой волнение его росло. Хотел позвонить по автомату, но потом передумал. Решил без всяких звонков подняться на четвертый этаж и зайти прямо к ней в отдел. Шел с тревожным чувством. Почему-то подумалось: не увидеть ему больше Нимфы...
20
В тот день предчувствие не обмануло Корицкого — Вероники он так и не повидал. В редакции сказали, что она еще два дня будет занята на суде, процесс не закончен.
Дом печати уже начинал Корицкого пугать. Какое-то царство Кащея, не желающее отдать ему — да уж какое отдать? — показать ему Василису Прекрасную. А он — Иванушка-дурачок, обыкновенный простофиля. На его дороге как будто встали невидимые силы и не дают делать то, что он хочет, всячески препятствуют их встрече. Быть может, надо покориться, не идти напролом? Тогда зачем эти силы показали ее Корицкому? Зачем разбередили душу и теперь насмехаются над ним? Разве это честно, разве справедливо?..
Как ни боролся с собою, как ни страдал, а пойти к ней домой все не решался. Потому что не хотел услышать отказ, это суровое и короткое, как смерть, «нет»! Решил еще раз позвонить по телефону — попозже, часов в девять вечера — и опять никого не застал. «Вот так мать!.. — удивлялся Корицкий.— Тут и не поймешь, что явилось истинной причиной развала семьи... Может, характер Вероники, которого я совсем не знаю? Стоит ли лезть на рожон?..»
Нимфу он увидел, когда уже окончательно потерял надежду встретиться с ней — по пути на вокзал. Увидел ее на лестнице в Доме печати и не поверил своим глазам. Казалось, мир преобразился... Она была в красном пальто, в такого же цвета вязаной шапочке и лакированных сапожках, с красной сумочкой в руке. Большие глаза ее светились затаенной печалью...
— Простите, вы — Вероника Живулькина? — спросил капитан, тяжело вздохнув, хотя он спускался, а та поднималась.
— Я... — коротко ответила Вероника и, словно о чем-то вспомнив, улыбнулась.— Не вы ли меня искали два дня назад?
— Да, хотел поговорить...