Ниоткуда с любовью

Он ушел от нее в другой конец бара, метался между посетителями, принимал заказы, смешивал коктейли, передавал заказы в зал, а Полина всё сидела на том же стуле, медленно потягивая остывший капучино. Прошёл час, два, два с половиной, периодически Родион забывал о ней, затем вспоминал снова, но остановить взгляд на ней было некогда.

Наконец, зал начал редеть, количество посетителей возле барной стойки стремительно уменьшалось, пока, наконец не осталась парочка с одной стороны и Полина с другой.

— Ты знаешь, который час? — поинтересовался Родион, подходя к Полине.

— Почти час ночи, — сказала она, кладя свой телефон на барную стойку.

— Зачем ты ждала меня все это время?

— Я же сказала, хотела поговорить.

— Очень странное ты для этого выбрала время и место, не находишь? Не легче ли было…

— Не легче, — бросила она, не дав ему договорить.

— Хорошо, но о чём? Что такого мы не дообсуждали? Мой спектакль, в котором я сыграл весьма посредственно, или что?

— Прости, что с тобой так разговаривала.

— После спектакля? — не понял он.

— Когда ты принёс мне письмо Нины. И когда вытащил меня из Затерянной Бухты.

— О, — сказал он.

— Надеюсь, ты понимаешь, что в театре с такими разговорами к тебе как-то не подкатишь, о, Господин Великий Актер, Родион Расков! — язвительно закончила Полина.

— Намекаешь, что я надменный и высокомерный?

— Намекаю, что ты такой и есть.

— Ты меня не знаешь, — начиная злиться, заметил он.

— Знала когда-то одного мальчика, которого звали Рудиком и который терпеть не мог, когда его так называли.

— Этого мальчика давно уже нет. Но ты почему-то не хочешь этого понимать.

— Он есть, но где-то глубоко в тебе, Расков. Просто ты старательно от него отказываешься. Я его вижу, а другие нет. Так что ты можешь надеть сколько угодно масок…

— Я не притворяюсь!

— А твои однокурсники знают твое второе имя? Твою настоящую фамилию?

— Это моя настоящая фамилия. Паспорт показать?

— Не утруждайся. Ох… — Она вздохнула. — Я же пришла сюда не ссориться, а мириться.

— Это заметно, — с сарказмом ответил он и ушел рассчитать парочку на другом конце бара.

— Я не хочу больше ссориться, — сказала она, когда он снова оказался в пределах видимости. — Я серьезно. Мы же не враги.

— Я согласен, — помолчав, признал он. — То, что мы перестали быть друзьями, не делает нас врагами. Просто мы договорились…

— Не видеться, — закончила она за него. — Я не знаю, как так вышло. Нам удавалось сохранять это обещание вплоть до прошлого года. — До декабря.

— Когда ты пришла сюда с друзьями.

— Да, я знала, что ты меня видел.

Они помолчали.

— Чтобы не ссориться, ты должен пообещать не нападать на меня во время моих приходов к вам. Я просто делаю свою работу.

— Принято.

Они помолчали.

— Значит, договор? — спросила она и подала ему руку. Он помедлил, но все же протянул свою для рукопожатия. Ощутив ее пальцы в своей ладони, он вдруг сжал их, удерживая.

— Так все-таки, почему? — он по-прежнему не понимал, что заставило ее прийти сюда.

— Лучше не спрашивай, — она помотала головой, но потом всё же сказала. — Это всё Нина.

— Она не появилась.

— Нет.

Расков проницательно посмотрел на неё.

— Она появится.

— Не знаю, — сказала Полина, вставая. — В любом случае, это совсем не важно.

Закрытая наглухо на сто замков, Полина заключила перемирие, но она не обещала своего доверия. Никому.

VIII

— Олег… что-то случилось? — Маша вышла на кухню из темной спальни и зажмурилась от яркого света, ударившего в глаза.

Красовский обернулся к ней. Взгляд его блуждал по кухне, мысли были явно где-то далеко.

— Нет. Все в порядке. Ты чего вскочила? Иди, ложись.

— А ты? — осторожно спросила Маша.

— Сейчас, покурю и приду, — Красовский поставил чайник на плиту и сел на стул, вытягивая длинные ноги, обтянутые джинсами.

Маша не сдвинулась с места.

Она проснулась от того, что Олег орал на кого-то по телефону. Она не обнаружила Красовского рядом с собой и вскочила, подумав, что что-то случилось.

— Нет, Вика, я не хочу с ней разговаривать!.. И да, мне плевать, что она моя мать! — слышала она, проходя по темному коридору. Когда она вошла в кухню, разговор уже был окончен, но Сурминой он все не давал покоя. Она никогда не видела Олега таким растерянным и выбитым из колеи. И никогда не слышала, чтобы он рассказывал о ком-то из родителей. Как-то Лена что-то ляпнула ей, что Красовский воспитывался в детдоме. Смотрела она при этом так насмешливо, что не оставалось сомнения — она прекрасно знала, что Маша не в курсе истории детства Олега, и это чрезвычайно веселило ее. Ведь это значило, что отношения у них были не настолько близкие, какими, по сути, должны быть.

А Маше до той минуты казалось, что в этом нет ничего странного — ведь они только начали встречаться, плюс ко всему, оба были достаточно закрытыми и сразу это измениться не могло. У Сурминой просто духу бы не хватило начать о чем-то спрашивать Красовского.

До этой ночи, когда она сама слышала то, о чем невозможно было бы не спросить.

— Олег, что произошло? — осторожно спросила она, продолжая стоять в дверях. — Прости, я слышала про твою… маму.