Niro. Сборник рассказов.

Довольно скоро стало понятно, что бесперебойник абсолютно исправен. Исправен настолько, что Шин даже выглянул из–под стола и посмотрел на монитор, ожидая увидеть лампочку «STAND BY» включенной. Хрен там. Не дождетесь.

Вонь в квартире постепенно выветривалась. Не решаясь открыть форточку, дабы не выдать своего присутствия в доме тем, кто наблюдал сейчас («Наблюдал ли?») за его окнами со стороны, он, проклиная все на свете, отфильтровывал эту гадость своими легкими.

Пару раз стукнувшись головой о стол, Шин решил выбраться из–под него и вздремнуть на диване — пока света в квартире не было, делать за компом было нечего. Адреналин помаленьку улетучивался вместе с плавленым пластиком; Шин выполз и распрямил усталую спину. Сладко потянувшись, он забористо выругался, передав привет всем тем, кто устроил сумерки раньше положенного природой времени, вспомнив и «Газпром», и все остальных, располагающихся где–то неподалеку.

— А ВЕДЬ ОНИ ЕЩЕ НЕ УШЛИ… — прозвучал в темноте голос откуда–то с дивана — прозвучал с такой же вежливостью, с какой несколько минут звучал стук в дверь. Шин от неожиданности громко икнул и замер, нашаривая за спиной стол трясущейся рукой.

— А… э… Кто…

— Добрый вечер, — голос, звучащий из пустоты, производил впечатление фильма «Человек–невидимка». — Сейчас все пройдет…

Шин почувствовал, как ледяная рука, сжавшая его сердце, разжимается — медленно, но ощутимо. Его ладонь наконец–то нашла стол за спиной; нащупав хоть какую–нибудь опору, Шин откашлялся и спросил:

— Ты кто?.. И где?

Диван скрипнул — будто кто–то на нем немного приподнялся, чтобы принять более удобную позу. Колыхнулась штора; вздохнул за дверью туалета унитаз; протяжно провыла батарея. На мгновенье мигнула и тут же погасла лампочка в люстре.

За эту долю секунды Шин успел увидеть, что диван пуст. Возле окна, там, где слегка, будто сквозняком, повело штору — тоже никого.

— Truth is out there… — шепот из ниоткуда.

— What’s up? — машинально на том же самом языке спросил Шин, не перестававший прислушиваться к тем звукам, что рождала его квартира.

В кладовой картонный шорох — словно коробка из–под монитора, которую Шин по непонятным причинам не выбрасывал, решила выползти на свободу. Заскрипела дверь в ванную — петли у нее не смазывались уже несколько лет, и она очень любила поскрипывать среди ночи…

Шин громко икнул — то ли от страха, то ли от того, что надолго задержал дыхание, боясь издать хоть малейший звук.

— Подышите носом, — раздался из пустоты совет. — Глубоко и медленно вдыхайте и выдыхайте… Вот уж не думал так вас напугать, прости меня, ради всего… Чуть не сказал «святого».

* * * * *

— Он не может больше ждать, — полный печали мужской голос.

— Вы думаете, отец, он решится? — взволнованный женский. — Он должен себе представлять все возможные последствия.

— Он их представляет гораздо лучше, чем ты, — еле слышно произнес мужчина. — Но я его прекрасно понимаю. То, на что он обречен — этого не познать никому, кроме него самого. Я все время ждал, что он предпримет какие–нибудь шаги — особенно с того момента, как так называемый научно–технический прогресс подтолкнул нас к мысли о хранении информации в Интернете.

— Неужели вы не боялись доверить столь важные сведения этой свалке информации? — женщина, судя по голосу достаточно молодая, переживала гораздо больше собеседника.

— Спрячь дерево в лесу, — был ответ. — Мне тогда казалось, что это — единственный надежный способ укрыть подобного рода информацию. Надо было сделать её частью этой свалки — только тогда она могла слиться с ней, стать незаметной.

— Что это было изначально?

— Бумага. Обыкновенный лист, на нем несколько предложений, две подписи — моя и… Он любит, когда его называют «маэстро».

— Я слышала об этом. Каков ваш прогноз?

— Несколько дней. А, может быть, минут… Ты — моя последняя линия обороны, моя надежда. Такие, как я, не делают ошибок; но если им волей судьбы (когда они сами — СУДЬБА) приходится их делать, то тогда у них самих недостает сил исправить огрехи…

Мужчина замолчал и, тяжело дыша, уставился в пол. Его собеседница осторожными шагами, пятясь, вышла из комнаты. Работа началась.

* * * * *

Страх исчез окончательно — как обычно бывает после того, как выйдешь из кабинки «колеса обозрения». Шин всегда боялся высоты, но, стараясь не показывать этого, за компанию частенько в Парке отдыха проезжал пару кругов; сердце замирало, хотелось истерически посмеиваться, смотреть прямо перед собой, не особо вдаваясь в окружающие и проползающие внизу детали. И лишь когда цепь, закрывающую кабинку, размыкал угрюмый смотритель, и можно было выскочить на деревянный пошатывающийся настил, он ощущал весь кайф от поездки — ноги становились слегка ватными, в голове шумело, сердце рвалось из груди на волю (это обычно заканчивалось парой банок пива — ну никак без них сердце не хотело потом залезать обратно в грудную клетку). Так было и сейчас.