Niro. Сборник рассказов.

Прибор ночного видения начинает собирать свет ночи — лучи луны и звезд. Перекрестие прицела захватывает лица людей, периодически выходящих из большого дома в лощине на улицу покурить. Внешность нескольких из них настолько впечатана в мозг снайпера, что ошибиться нельзя. Он три недели на занятиях заучивал их лица и имена, получая слабый удар тока под лопатку при ошибке — теперь эта вынужденная мера наказания будет как нельзя кстати. Видя тех, кто появляется на улице, стрелок ожидает укола в спину; поначалу таких уколов было много, даже слишком — уж очень похожи для русского человека лица ваххабитов. Потом, когда их стало поменьше, когда лица стали узнаваемы, а имена — легко произносимы, пришла уверенность. Сейчас он знал, что не ошибется.

И он не ошибся. Лицо человека, в очередной раз появившегося на крыльце дома, в точности совпадает с тем, которое он видел на паре сотен фотографий. Вот он достает сигарету, вот подносит зажигалку, пару раз затягивается неглубоко, чтобы разжечь табак, потом, когда сигарета затлела основательно, делает глубокий вдох.

Пуля ловит его именно в этот момент. И жизнь выходит из него вместе с дымом…

Азир понимает, чему вдруг заулыбался с закрытыми глазами Игорь. Понимает и пока не боится. Он знает, что Игорь никогда не мог определить, кого он боится больше — Азира или Салима. Они оба были одинаково кровожадны — вот только Салим был чертовски прямолинеен в своих желаниях и поступках.

— А ведь я знаю, кто сделал это, — вдруг говорит Игорь, постукивая рукой по протезу под брюками. — Я знаю.

Азир не понимает. Он на самом деле не понимает, о чем говорит сержант. Не понимает, пока тот не задирает правую штанину вновь. Титановая трубка вызывает у него удивление.

— Этого не было… — начинает он. — Я не знал об этом ничего. Когда? Ведь ты был у нас три года…

— Ты уезжал. На четыре месяца, ты же должен помнить.

Азир вспоминает что–то, потом кивает.

— Я хотел бежать, — тихо говорит Игорь. — Я ждал, чтобы ты исчез. И ты уехал. Я знал, что если не сделаю это сейчас, то уже потом не смогу этого сделать никогда. У меня оставались последние силы, которые Салим пока не сумел отобрать. И я сбежал…

Азир слушал, раскрыв рот. Он уверен, что знает об Игоре все — но оказывается. Что это не так.

— Я переоценил свои силы — это было ясно с первых же шагов, когда я рванул от конвоя, что вели меня на очередную… забаву к Салиму…

Игоря передернуло, будто он увидел перед собой гадюку.

— Бежать надо было раньше — месяца на два, не меньше. Пока я сидел на цепи в своем подвале, я чувствовал себя более–менее сносно, несмотря на весь ужас моего положения. Но на улице, во время бега — стало ясно, что та анемия, которую искусственно вызывал Салим, делая мне какие–то кровопускания в своей лаборатории, сыграла свою роль. Я сумел пробежать лишь пару километров… В ту сторону, где были развалины церкви…

Азир кивнул — он прекрасно помнил местность вокруг лагеря.

— Там меня догнали. Даже не собаками — просто догнали, потому что у меня уже звенело в ушах, «мушки» кружились перед глазами целым роем, ноги не слушались… Я даже не боялся — не осталось сил на страх. Меня приволокли к Салиму и бросили на землю. Я помню его глаза… Он что–то говорил там по–вашему — хотя я за время плена выучил много слов, я мало что понял. Меня оттащили куда–то, где я еще не был — там ждали три человека в белых халатах…

Азир замер. Он уже знал, о чем будет дальше говорить Игорь.

— Я сразу заметил, что у них что–то не так. Потом понял — они были такие же, как я. Подневольные. Просто каждый из нас умеет делать что–то свое… Он сказал им всего три слова. Они подчинились беспрекословно, подобострастно, только что не упав на пол и не поцеловав его ноги. Меня взяли под руки, отвели в комнату со стеклянными стенками — все было очень профессионально, они были настоящими врачами, а не просто людьми в белых халатах. Стол, игла в вену, яркий свет…

— Что сказал Салим? — внезапно спросил Азир.

Игорь остановился и внимательно посмотрел на Азира.

— Зачем тебе это знать?

Азир молчит. Он чувствует, что совсем не знал этого странного человека с замашками гестаповца; он уверен, что зря приблизил его к себе и зря давал добро на бесчеловечные эксперименты — именно из–за таких людей, как Салим, война превратилась в обоюдную кровную месть.

— Он сказал: «Отрежьте ему ногу». Они выбрали правую…

Азир качает головой, потом из разломанного стула выбирает сиденье, подкладывает его под себя и устраивается поудобнее возле батареи. Игорь смотрит на него с интересом.

— Я… Я догадывался о его уровне бесчеловечности, — пытается сказать что–то в свою защиту Азир.

— Это не сделало тебя добрее, — грубо отвечает Игорь. — Протез мне слепили очень хороший… Американский. У вас ведь все американское.

— Я помню, ты хромал, — говорит Азир. — Но там привыкаешь не задумываться над мелочами. Война.

Его глаза выражают тоже самое — он не врет. Он на самом деле никогда не обращал внимания на здоровье пленных — хотя нет, пожалуй, что один раз…