Niro. Сборник рассказов.

Я был одним из них, — с гордостью говорил Бурков. — Моей областью было изучение связей коры головного мозга с глубжележащими центрами. До поры до времени смысл работы каждого из группы не раскрывался — члены группы выполняли задания Колпинского и получали новые. Благодарности чередовались с выговорами, скандалы суровой чередой шли следом за победами. Мы изучали множество редко встречающихся состояний — таких, как акинетический мутизм, «синдром запертого человека» и разные виды расстройств сознания. У пяти из нас распались семьи; один умер от инсульта — из–за этого работа едва не полетела к черту. Но мы сумели и вшестером, взяв на себя понемногу от безвременно ушедшего друга.

На создание модели «Плаща» на бумаге ушло около трех лет. Потом в течение четырех месяцев мы создавали эмулятор — программу, отображающую процессы, происходящие в «Плаще». Виртуально все выходило очень и очень хорошо.

Трехмерная модель головного мозга, точки входа и выхода, получения позитива и сброса негатива, податливое и пластичное ядро системы, возможность практически безграничной по своим возможностям модернизации — все было так, как мы и планировали. Своей частью работы я гордился, как никогда раньше — взаимодействие «Плаща» со структурами ствола мозга было поистине уникальным. Мой нестандартный подход к проблеме подтолкнул всю группу к расширению исследований.

Вскоре стало ясно, что эмулятора нам уже было мало. На горизонте замаячила призрачная возможность испытать все это на человеке. Трое из группы предлагали себя в качестве подопытного материала — настолько они были уверены в результатах своего труда. Честно говоря, меня не было среди смельчаков. Не буду делать из себя героя — я им никогда не был. Но почему–то подчиняться «Плащу» я бы не хотел.

Ведь никто из нас так и не смог дать четкого ответа на вопрос — что же такое мы создали? Нейропротез? Суперкомпьютер?

— И что же? — перебил Дмитрий. — Что же вы создали?

Бурков на минуту задумался, вновь обратив свое внимание на то, что происходило за стеклом. Человек после укола, судя по всему, стал чувствовать себя лучше; руки от висков он убрал, прошелся несколько раз из угла в угол, после чего включил невидимый отсюда телевизор — майор догадался об этом по появившемуся голубому отблеску на стенах.

— Ответ был неважен, — внезапно сказал Бурков. — Те процессы, что мы сумели подчинить себе, описав их сухим языком бинарников, производили неизгладимое впечатление, заставляя голос дрожать от гордости за собственное творение. Сверкающий зелеными искорками на экране, вращающийся для наглядности мозг на экране эмулятора — ничего более красивого мы не видели в своей жизни. Звездное небо не могло сравниться с этим по глубине и проникновенности — полушария, опутанные «Плащом», были куда привлекательнее рисунка созвездий.

Мы забыли, когда последний раз поднимали глаза к небу. Только работа, ничего более. И когда стало ясно, что все, кто захотел испытать «Плащ» на себе, достойны этого — было принято решение бросить жребий. Но судьба решила иначе.

Так получилось, что первым, кто испытал «Плащ» на себе, был сам Колпинский. Тогда мы впервые столкнулись с термином «хроническое вегетативное состояние»…

— Я не понимаю, — мотнул головой Дмитрий. — Что это значит?

— Это значит — человек–растение, — угрюмо сказал Бурков. — Симптомокомплекс. Ничего хорошего.

Майор внимательно всмотрелся в лицо Буркова, пытаясь прочитать в нем хоть какие–то эмоции. Безрезультатно — лицо генерала ничего не выражало, лишь готовность продолжать повествование о Михаиле Колпинском.

— Согласен, — нехотя кивнул майор. — Я согласен узнавать все, как в детективе. Всему свое время. Если еще не пора объяснять — значит, придется ждать.

— Ждите, — уважительно ответил генерал. Ему определенно нравилась нервная система собеседника. — И вы узнаете, каково это — умереть НЕ ДО КОНЦА.

И было в этой фразе что–то жуткое, что от ЗОМБИРОВАНИЯ — и майор, будучи и так стесненным в движениях, застыл на стуле как статуя.

— Колпинский страдал эпилепсией — это знали далеко не все, — начав расхаживать из стороны в сторону с заложенными за спину руками, вновь заговорил через пару минут генерал. — Да и что хорошего в этой болезни, внезапно делающего умного и талантливого человека комком нервов, валяющимся на полу в луже мочи. В один из припадков, которые он каким–то образом научился предсказывать за час–полтора, он оказался один — и это несмотря на то, что мы очень внимательно следили за его состоянием здоровья. Что–то там у нас не состыковалось, не сложилось — и он упал в лаборатории, ударившись головой об угол стола…

Он закусил губу, вспоминая те дни, когда жизнь их руководителя повисла на волоске.