Niro. Сборник рассказов.

О чем это я? Будто погасили свет. Зеркало? Зеркало…

Точно. Я думал о зеркале. И вдруг что–то случилось. Как будто оборвали телефонный разговор. Только вместо гудков в трубке — мертвая тишина. Но я все равно слышу…

(сектор DR-1\AS продолжает обмен данными с неизвестным участком)

(не лоцируется)

(не лоцируется)

(поиск расширен, введены дополнительные параметры)

(возникла связь сектора DR-1\AS с банком данных, не имеющим отношения к «Плащу»)

(ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!)

(спонтанная модификация)

(номер не присвоен)

А если вот так…

И я поднимаю с пола пятикилограммовую гантель…

* * * * *

Дмитрий смотрел во внезапно постаревшее лицо генерала и ждал продолжения. История захватила его целиком.

— Решение все–таки пришло, — сказал Бурков. — Как всегда, самым лучшим оказалось держать все в тайне — тем более, что наш научный центр, целиком и полностью засекреченный, позволял довольно долго держать работы подобного уровня за семью печатями. Операция началась через пятнадцать дней после клинической смерти Колпинского…

Генерал замолчал, мысленно переносясь на четыре года назад. Он снова стоял у операционного стола, сложив руки перед собой на стерильную простыню, укрывающую тело Михаила, и ожидая команды анестезиолога…

— Мы решили, что сделаем это вместе — при случае можно все–таки попытаться разделить ответственность. Разделились на две бригады, что сменять друг друга время от времени; я был во второй очереди. Конечно, набралось очень много людей, которым пришлось верить на слово — они могли не сдержать свое обещание и проговориться, ибо их ничто не удерживало. Но наши расчеты оправдались — и, поскольку вы удивлены происходящим, значит, до вчерашнего дня вы не знали ничего.

Дмитрий кивнул.

— Сообщение одного из ваших сотрудников было для нас громом среди ясного неба. Узнать, что у тебя под носом выполняются сверхсекретные исследования в области человеческого мозга в течение ЧЕТЫРЕХ ЛЕТ — это, знаете ли, потрясение для службы безопасности из разряда тех, после которых половина сотрудников уходит в отставку.

— Что же побудило его сделать это? — спросил Бурков, отвлекшись от основной темы.

— Я скажу вам… Позже. Если пойму. Иначе вам придется объяснять мне это самому, — кивнул майор. — Поверьте, здесь и сейчас я не буду скрывать от вас ничего — слишком уж важный у нас получается разговор. Вы будете продолжать?

— Само собой, — сел на угол стола генерал. — Операция прошла успешно. Она длилась почти четырнадцать часов — я имею в виду само внедрение «Плаща». А сколько еще времени ушло просто на всякую мелочь типа формирования черепа практически с нуля! Потом он провел несколько суток на реанимационной койке — мы не прикасались к нему, следя только за ранами и меняя повязки. Пучки дренажных трубок, розовых от окрашенного кровью ликвора, производили гнетущее впечатление. Мы старались заходить туда как можно реже… Этот период — я имею в виду время, прошедшее от операции до включения «Плаща» — мы, по большей части, глушили коньяк из богатых пайковых запасов. Но день, которого мы все ждали и боялись, настал. Включать доверили мне.

Это было похоже на рождение нового человека. Мы специально сделали включатель дистанционным — чтобы не находиться в момент пробуждения рядом. Кнопка на пульте была нажата — и на мониторах слежения за реакцией мозга побежали первые строки служебной информации.

Колпинский родился заново. И мы радовались этому, как дети. Целых пять минут…

— Почему? — спросил майор. — Почему так мало?

— Потому что он рождался заново…

— Ну и что? — Дмитрий порывался встать, но «скотч» его не пускал. — Ну и что? Это ведь победа!

— Вы не поняли, Дима. Он рождался заново КАЖДЫЕ ПЯТЬ МИНУТ.

И он снова взглянул в окно. Дмитрий облизал пересохшие губы и не стал задавать следующий вопрос.

Бурков прошелся по комнате, глядя в пол. Он уже вошел в роль человека, раскрывающего тайны; этакий Монте–Кристо, завершивший путь мести и раздающий последние наставления оставшимся в живых. Он уже не мог остановиться. Надо было высказаться полностью. А потом… Ведь не зря же он так крепко привязал майора к стулу.

— А можно… Я все–таки спрошу кое–что… Опережая ваш график рассказа? — решился–таки Дмитрий, наблюдая за вышагивающим перед ним генералом. — Ведь, насколько я понимаю, вы предельно откровенны, а грани жизни, называемые «субординация» и «приличия», мы отбросили?

Бурков на мгновение задумался, потом кивнул:

— Спрашивайте.

— Что же это такое — «Плащ»? Что это за штука, которой вы посвятили несколько последних лет своей жизни?

Генерал явно не ожидал вопроса. Он был готов услышать все, что угодно, но только не вопрос в лоб. И даже не потому, что хотел оставить хоть что–то в тайне, нет — просто это действительно не укладывалось в его повествование. Скривив губы, он обдумал ответ, потом спросил сам: