Niro. Сборник рассказов.

— …Его нашли совершенно случайно — он находился в лаборатории в неурочное время, занимаясь по своей собственной программе. Кто–то из медсестер обнаружил его тело на полу, вызвали бригаду реанимации — как потом выяснилось, она опоздала всего лишь на двадцать–двадцать пять минут. Ровно столько потребовалось гематоме в черепе, чтобы сдавить все важные структуры и оборвать жизнь гения…

— Вы сказали «оборвать»? — удивился майор. — Но вы же сами утверждали, что он был первым, кто испытал на себе работу «Плаща»!

— Я не ошибался, — коротко ответил Бурков. — Реаниматоры постарались — его сумели положить на операционный стол, удалить гематому, завести сердце, подключить к аппарату искусственной вентиляции… А через примерно неделю стало ясно, что мы имеем дело с «постреанимационной болезнью».

— Погибла кора? — догадался майор.

— Да, — сокрушенно согласился Бурков. — Кора, часть глубоких структур и еще много чего, о чем мы даже не можем догадываться. Но ствол остался интактен — и это отличало Колписнкого от мертвеца. Он открывал глаза. Он спал, соблюдая свои биологические часы, сон сменялся бодрствованием, он дышал, сердце его билось исправно, как часы; но он был растением. Он не двигался, он не слышал обращенной речи. Психика была утрачена полностью.

Сложив руки на груди, генерал хрустнул суставами пальцев. Дмитрий вздрогнул, но не оторвал взгляда от лица Буркова.

— И вот когда стало ясно, что мы начисто лишились своего руководителя, что Михаил уже не является человеком в полном смысле этого слова — один из нас вспомнил о «Плаще». И все удивились…

— Чему?

— Тому, что никто не сделал этого раньше.

Бурков умолчал о том, что именно он был тем, кто предложил выполнить сложную операцию по внедрению ядра «Плаща» Михаилу. Умолчал по одной простой причине — это снимало необходимость тянуть жребий. Объект для эксперимента нашелся сам собой — и работа закипела с новой силой.

— …Несмотря на то, что состояние тела Колпинского было стабильным, нам надо было поторопиться. Люди в его положении обычно умирают очень быстро даже при хорошем уходе — три–четыре недели, иногда больше. Присоединяются различные инфекции, обостряются все дремавшие до поры до времени хронические заболевания — а уж у пятидесятипятилетнего Колпинского их было предостаточно! Мы приложили все усилия — модель мозга Михаила была создана в течение первых трех дней после принятия решения, после чего мы принялись подгонять существующую модель под его параметры.

Майор, прищурясь, вслушивался в слова Буркова, боясь упустить что–либо значащее. Он был поражен до глубины души и даже не замечал веревок, впившихся в его руки. Впервые он слышал хоть какую–то правду о проекте «Плащ», скрывающемся под завесой секретности уже почти четыре с половиной года.

— Внезапно среди всеобщего энтузиазма, как снег на голову, пришла мысль о том, что мы не знали, кто же возьмет на себя ответственность — кто примет решение, кто выполнит операцию, кто, в конечном итоге, будет отвечать за происходящее? Среди нас пятерых, конечно же, были специалисты, которым могли бы выполнить техническую сторону операции. Но… Знаете, Дмитрий, как в Америке — кто–то же должен включить рубильник электрического стула! Кто–то должен принять все на себя — но офицер, отвечающий за смертную казнь, защищен законом. То, что делали — хотели сделать — мы, не имело аналогов в мировой истории. Мы могли оказаться уязвимыми со всех сторон…

— Но ведь если бы — я повторяю «если бы», поскольку понятия не имею, что скрывается под словом «Плащ» — если бы у вас все получилось? Разве победителей не судят? — спросил майор, пожимая плечами.

— Судят, Дмитрий, — глядя в окно, ответил Бурков. — Победителей судят еще строже.

— Кто? — коротко спросил майор.

— Побежденные, — опустив глаза в пол, ответил генерал.

* * * * *

Если долго смотреть в зеркало — начинает казаться, что оно глубже, чем есть на самом деле. Оно имеет третье измерение. Не псевдоглубину, которую создают наши глаза — что–то большее. Иногда я думаю, что настанет день, когда мое изображение потеряет синхронность и станет жить своей собственной жизнью. Повернется ко мне спиной, уляжется на кровать и станет плевать в потолок. А может, возьмет и выйдет в дверь — в ту, откуда приходит девушка со шприцем. Выйдет, хлопнет дверью, и я останусь один.

Странно… Ведь это именно то, о чем я мечтаю. Остаться в одиночестве. Чтобы никто не стоял за спиной. Чтобы не входить в эти чертовы ворота. Чтобы не кричать. Чтобы просто жить.

Но если отражение уйдет — что станет со мной?

(сектор DR-1\AS находится в состоянии неконтролируемого возмущения)

Десятки, сотни раз я пытался увидеть себя со стороны. Глазами моего отражения. Я думаю, что это помогло бы мне понять, кто я.

(уровень возмущения нарастает)

(выполняется сброс негативной энергетики)

(банк данных, общающийся с вышеуказанным сектором, отключен)